Индивидуальный имидж и его психологические аспекты

Печальное умение генерировать ложные, спрятанные в сложные цепи символов и образов, привлекательные для огромного большинства людей морфемы стало столь обыденным и привычным явлением жизни нашей цивилизации, что автор не видит особенной необходимости обосновывать актуальность избранной тематики дипломной работы. По мысли П. Капицы, успех научного исследования определяется не только мощью стартовой модели и фундаментальностью, открытой парадигмальностью ее экспериментальной проверки, но и тем, что он называл "уровнем сопротивления истины". Видимо, в самом деле трудно найти иной, более ясный термин для описания природы тех запутанных, зачастую неуловимых для здравого смысла, трудностей, с которыми сталкивается современная система научного знания о человеке. Одна из таких трудностей – странный, на первый взгляд, феномен социальной мимикрии человека, его неистребимого желания чем-то казаться, чтобы увеличить собственный шанс на социальный успех, провоцировать у других нужные ему впечатления, в том числе как реакции на то, чем он не обладает, а в некоторых случаях и не хотел бы обладать.

Было бы вряд ли верным считать такую склонность людей каким-то нарушением человеческой природы. Напротив, такое положение вещей одновременно выражает и накопление личностного, уникального начала поведения человека, и его неизбежную трансформацию, отчуждение в общении с другими, – чтобы единичное показало себя как родовое, а, следовательно, и как инакобытие мира человека в мире социума. Одна из самых любопытных форм такого инакобытия, взятая в данной работе объектом изучения-имиджи. Все, что связано с имиджами, будет интересно ученым уже в силу парадоксальности статуса имиджей, как причудливых попыток людей реализовать свой потенциал, скрывая сам мотив попыток в антитезах-имиджах; для остальных же, за редким исключением, все, что связано с имиджами, будет интересно уже потому, что дает лишний шанс на социальный успех.

Острый интерес к проблемам имиджелогии в политике, торговле, рекламном деле, в организации масс-медиа и индустрии развлечений, в искусстве, в практическом управлении – вот далеко не полный перечень очевидных факторов роста актуальности проблем имиджелогии.

Отметим, однако, что столь мощный социальный заказ весьма неоднозначно эффективен на разных ее уровнях. Последнее, видимо, и является главной причиной весьма необычного положения с разработанностью основных проблем имиджелогии как пограничной метасистемы дисциплин, изучающих законы формирования, хранения, передачи и функционирования имиджей. Остановимся на этом вопросе чуть подробнее, пусть даже и нарушая немного традицию оформления введения к такого рода работам.

Дело в том, что в литературе, в которой хоть как-то затрагиваются проблемы имиджа, и список которой находится в конце работы, явственно ощущается диспропорция между традиционно выделяемыми уровнями гуманитарного знания: фундаментальными теориями, теориями среднего уровня и прикладными исследованиями.

Невзирая на все усилия, автору не удалось познакомиться ни с одним образцом заведомо фундаментальной теории имиджа. Он знаком лишь с мифами о том, что такие теории уже разработаны в недрах спецслужб и крупных фирм, и являются коммерческой, и даже государственной, тайной. Ни подтвердить, ни опровергнуть такие мифологемы автор не в состоянии. Потому, в качестве исходных фундаментальных блоков в заполнении такой методологической "ниши", помимо чисто социологических, автор был вынужден использовать материалы общей психологии, и прежде всего идеи теории восприятия и воли, а также некоторые идеи социальной психологии, групповой психотерапии, онтопсихологии и антропологии. [См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1981; Юнг К. Г. Психологические типы. М., 1993; Хорни К. Невротическая личность нашего времени. Самоанализ. М., 1993; Психология индивида и группы. Сборник текстов. М., 1988; Психология восприятия. Под ред. Б. Ф. Ломова и др. – М., 1989; Шерток А., де Соссюр Р. Рождение психоаналитика. М., 1991.] Применение этих идей к проблематике имиджей целиком на совести автора; ни прямого употребления термина имиджа, ни прямых указаний на возможное использование общих интеракционистских, когнитивистских и, отчасти, фрейдистских идей в данной области в таких работах нет.

Весьма немногочисленны и работы, посвященные теоретической отработке отдельных направлений ("теории среднего уровня"). Чаще всего такие работы изучают практику построения политического имиджа, причем, – как, например, в работе "Имидж лидера", собственно теоретические проблемы природы имиджа почти не рассматриваются. Авторы считают интуитивно ясным сведение имиджа к описанию стратегии поведения человека с выработкой соответствующих рекомендаций. Критерий же качества таким образом интерпретированного имиджа утилитарен: имидж хорош тогда, когда политик следует "правильным рекомендациям" и достигает заранее поставленных целей, что, по понятным причинам, далеко не бесспорно, В связи с целями работы, сформулированными ниже, любопытные и безусловно заслуживающие внимания идеи таких теорий использовались лишь как комментарий к основной логике исследования, поскольку, по представлениям автора, – возможно, старомодным, – "теории среднего уровня" могут выступать, как беконовский "путь пчелы", путь гармоничного сочетания теории и практики, лишь при условии мощной фундаментальной базы ("пути паука").

.... Принимая сущностью фундаментальной теории систему доказательных обобщений, обосновывающих саму возможность и порядок исследовательских операций по отношению к заданному кругу реальных объектов, отметим, что таких работ в имиджелогии очень немного – и прежде всего, разумеется, это известные работы В. М. Шепеля. [См. Шепель В. М. Управленческая психология. М. 1984; Имиджелогия: секреты личного обаяния. М., 1994; Алехина И. Имидж и этикет делового человека. М., 1996; Имидж лидера. Психологическое пособие для политиков/Под ред. Е. В. Егоровой-Гантман. М., 1994.] Автору вообще известно чуть более двух десятков работ, где употребляется термин имиджа, причем далеко не во всех предпринимаются попытки конструирования его теоретической модели. Например, в работе "Проблемы имиджа в контексте социального психоанализа" А. П. Федоткина и Р. Ф. Ромашкина отмечают: "Обозначенный контекст предполагает исследования имиджа как социально-психологичекого явления, отражающего влияние на него не только сознательного,. но и бессознательного компонентов психики различных социальных групп, мотивации их поведения, а также формирование образов государственных чиновников, которые затребованы сегодня народными массами" [Федоркина А. П., Ромашкина Р. Ф. Проблемы имиджа в контексте социального психоанализа. В сб. науч. тр/'Имидж госслужбы". М,1996-с. 84.]. В. Н Маркин в работе "Я" как личностная характеристика государственного служащего" пишет о природе имиджа: "Имидж-это не маска, не приукрашение своего профессионального облика. В реальной жизни, конечно, существует и это. Но данный аспект в технологии имиджа, на, мой взгляд, не главное. Стержневое здесь – возможность передать (через определенные имидж-сигналы) информацию о себе, о своих истинных, глубинных (личностных и профессиональных) устоях, идеалах, планах, деяниях... " [Маркин В. М. "Я" как личностная характеристика государственного служащего. В сб. науч. тр. "Имидж госслужбы". М., 199б-с. 122.].

В большинстве работ имидж все же сводится к психическому образу. В. М. Шепель, например, отмечает: "имидж (image) в переводе с английского – образ. Это – визуальная привлекательность личности. Счастлив тот, кто обладает от Бога привлекательным имиджем. Но, как правило, многие обретают симпатию людей благодаря искуccтву самопрезентации" [Шепель В. М Секреты личного обаяния. М., 1994 – с. 6.].

Отдавая должное научной корректности таких работ и роли, которую они сыграли в становлении имиджелогии, автор все пришел к выводу о возможности более расширенного толкования природы имиджей в силу следующих, как минимум, соображений:

• представляется очевидным, что далеко не каждый образ имеет отношение к имиджу;

• сам по себе образ не является еще ни ценностью, ни оценкой, а такие аспекты бытия имиджей легко обнаруживаются при самом беглом анализе; и, "если имидж сводим к психическому образу и, следовательно, к механизмам бессознательного в психике, то под сомнение ставится социальная ориентация имиджа. Последнее же однозначно устанавливается при эмпирическом исследовании;

• при такой трактовке просто запутывается вопрос о предметном поле имиджелогии – что исследовать: психические механизмы возникновения образов? Архетипы? Визажные характеристики?

Косвенным указанием целесообразности расширенной трактовки природы имиджа является, видимо, и практика имиджмейкерства: в практической работе имиджмейкеры делают акцент не на образ, а на построение коммуникации так, чтобы этот образ с высокой вероятностью возникал у большого числа людей.

Интересна, в связи с этим, работа Г. Почепцова "Имиджмейкер", где справедливо отмечается: "На пересечении коммуникативной действительности с реальной работает целый ряд дисциплин. Среди них – теория переговоров, пропаганда, реклама, лоббизм, public relations" [Почепцов Г. Имиджмейкер. Киев, 1995 – с. 7.]. Последнее и подразумевает подход к имиджам как к организации коммуникативного пространства для воспроизводства желаемых впечатлений, шифруемых в образах и символах, что достаточно близко к авторской позиции.

Совсем по-иному обстоит дело с прикладными исследованиями. Здесь можно выделить три неравные по объему группы публикаций. Во-первых, есть бурно растущая группа публикаций, рекламирующих или комментирующих некие универсально эффективные приемы построения имиджа, и, чаще, приемы отдельных фаз такого строительства, особенно психодиагностики [См.: Карнеги Д. Напутствия и советы. М., 1989; Пиз А. Язык телодвижений. М., 1993; Вудкок М. Френсис Д. Раскрепощенный менеджер. Для руководителя практика. М., 1991 и другие.]. Наиболее известны в такой группе публикаций работы Д. Карнеги, А. Пиза и других; их несокрушимый прагматизм при нелюбви к фундаментальным проблемам до сих пор предопределяет движение имиджелогии. Надо отметить резко выраженную модальность практических рекомендаций в таких работах, причем рекомендаций доведенных зачастую до последнего предела конкретности: как правильно смотреть, говорить, ходить, как определять индивидуальность человека по пластике, мимике, интонациям, организации пространства вокруг себя, и так далее. Внешне такие рекомендации весьма убедительны и апеллируют к здравому смыслу и житейскому опыту; широко используются комментирующие графические материалы.

После некоторых колебаний автор дипломного исследования отказался от мысли использования таких рекомендаций в данной работе по следующим простейшим соображениям:

- в таких публикациях практически нет ни описаний экспериментальных баз данных, ни даже простых ссылок на них;

- в них нет даже дальних попыток сведения рекомендаций к какой-либо теории, – за исключением бульварных изданий, дающих неопределенно-астрологические и мистические обоснования;

- проверка некоторых положений таких теорий в эмпирических социологических исследованиях самого автора не дала однозначного подтверждения, хотя сами такие исследования не лишены многих неопределенностей.

Такие соображения казались автору достаточными, чтобы весьма осторожно относиться к выводам и рекомендациям упомянутого типа публикаций.

Вторая группа публикаций резко отличается, от первой рационально-научной ориентацией в изучении отдельных частных сторон бытия имиджа. Прежде всего это огромное число работ по разным направлениям психодиагностики, от патопсихологических до онтопсихологических методик [Зейгарник Б. В. Патопсихология. М., 1976; Психодиагностика. /Под ред. Н. Ф. Талызиной. – М., 198б; Холл К., Линдсей Г. Теории личности. М., 1997; О'Коннор, Сеймор Д. Введение в НЛП. Новейшая психология личного мастерства. Челябинск, 1997.]. В последнее время появились и работы, показывающие образцы прикладного исследования в микроэкономике, в том числе изучающие стиль руководства и имиджи руководителя производства (чаще – за пределами госсектора, в масштабах фирмы [См.: Мескон М. Альберт М, Хедоури Ф. Основы менеджмента. М., 1992; Рудестам Н. Групповая психотерапия. М., 1990; Рудашевский В. Д. Координационное управление. М., 1990; Черноушек М. Психология жизненной среды. – М., 1989 и др.]).

Данные таких исследований использованы в данной работе, особенно в третьей ее главе. Отметим, впрочем, что, отдавая должности корректности и точности таких работ, они не в состоянии заполнить упоминавшуюся пустоту в области фундаментальных моделей имиджей уже потому, что не подразумевали подобных целей.

Столь необычное положение с литературой ставило, по понятным причинам, довольно жесткие ограничения в выборе основной цели, задач, гипотезы и методологии исследования, что определялось не только научными интересами и убеждениями автора, но и необходимостью стартового интеллектуального выбора при формировании базовой теоретической модели природы и атрибутов имиджа.

Основной целью работы являлась попытка формирования общетеоретической, отвечающей заранее заданным методологическим требованиям, модели имиджа ("теория среднего уровня"), которая, после необходимых операций верификации, могла бы стать базовой для прикладных исследований его атрибутов, функций, ситуативных, национально-ментальных, половозрастных особенностей, психотехники его конструирования, и других.

Такая цель подразумевала решение ряда конкретных задач:

• обобщение эмпирических материалов ряда авторских и иных эмпирических исследований, отраженных в списке литературы; а так же упоминавшихся прикладных исследований в области психодиагностики, социологии межличностных отношений, социологии Т-групп и других;

• выработки общетеоретической модели природы имиджа;

• формирование метасистемы аргументации в пользу выделения именно приведенного в тексте блока сущностных свойств, сторон и параметров имиджа;

• выделение специфики социальных и психологических аспектов имиджа, законов бытия индивидуального имиджа;

• попытка установить причинные зависимости, связи и корреляции имиджей с другими сторонами жизни человека и социальных групп: движением психических комплексов и фобий, бытием экзистенциала, внутригрупповым лидерством, механизмами централизации социальной власти, технологией управленческих действий на производстве;

• обоснование системы практических рекомендаций конструирования индивидуального имиджа.

Значительно труднее сформулировать базовые общеметодологические принципы исследования, учитывая, что простой ссылки на господствующую идеологию уже просто недостаточно. Скажем, в той же марксистской идеологии сейчас так много несводимых друг к другу направлений, что простое перечисление того, что кажется верным или неверным автору в каждом из них было бы, видимо, откровенно утомительным. Ограничимся потому лишь общим признанием, что методологические взгляды автора, прямо выраженные в работе, формировались под влиянием идей К. Маркса,Ф. Бекона, К. Поппера, Ж-П. Сартра, М. Вебера, представителей интеракционистской и когнитивистской школ в психологии и социологии, причем автор не видит фундаментальных, непримиримых противоречий между ними, а также выделим лишь наиболее общие методологические положения такого интеллектуального выбора:

- признание, в основном, тезисов и аргументационной метасистемы теорий естественно-исторического процесса, с атрибутивными для них принципами редукционизма, попыток объяснений сложных форм через более простые; эволюционизма, подразумевающего единство истории и логики развертывания сущности явления; системности, признающего связи между элементами качеством не только системы, но и самих элементов, отрицания абсолютной противопоставленности организации и хаоса (хаос есть не только условие, но и элемент организации – равно, как к наоборот), восхождения от абстрактного к конкретному, фундаментальности противоречия для любого движения, признания общей логики теории "Большого Взрывa" о развитии мира, симпатии к эстетичности кок необходимому критерии истины, и других.;

- использование принципа "экономии объяснений" ("бритвы Оккама"), запрещающего применение, в качестве основных, исследовательских логик "саморазвертывающегося Нечто", геополитики, мистики.

Такие логики постулируют бытие какого-либо начала, движение которого фатально для явлений социальной жизни (Абсолютная идея Г. Гегеля, Мировая воля А. Шопенгауэра, Дао Кун Фу Цзы, "сверхпрограмма живого" в концепции "направленной панспермии" У. Крика и других.). Автор настоящего дипломного исследования, испытывая огромное уважение к таким классическим философским моделям, не раз убеждался, что они имеют очень низкий порог применимости в прикладных социологических исследованиях. Объяснять же движение имиджей простым указанием на судьбу, "сглаз", пассионарные толчки" и тому подобное – и считать красоту описания финалом работ – значило бы поступиться, ради такой красоты, чувством конкретности истины, что, в конце концов, просто неинтересно.

- учет относительности, парадигмальности, собственно научных представлений об истине [См.:Кун Т. Структура научных революций. М., 1976.], принципиально разводящий понятия истины и научной правдоподобности; признание важным дополнительным критерием последней попперовского признака "фальсифицируемости открытой теории" [См.: Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983.];

- использование марксистской идеи спиральности, восходящей к творчеству Гераклита, Б. Спинозы, Г. Гегеля, И. Канта и А. Шопенгауэра, отрицания отрицания, исторических социальных форм (в том числе имиджей); постулирование, вопреки фрейдистской традиции, субстанциональности личностного начала в психике, ядром которого, по представлениям автора, является механизм человеческой воли, экзистенциального выбора ("свобода воли") и других.

Таким образом, используемая в работе методология, наиболее абстрактные ориентиры которой отражены выше, пробует объединить неальтернативные материалистические идеи марксизма, интеракционизма, когнитивизма, экзистенциализма и феноменологии.

Конкретные методологические требования к возможным теориям имиджа оговорены в тексте работы.

Такие требования, равно, как и необычная ситуация диспропорции в уровнях имиджелогии, наложили ряд ограничений основной линии исследования в работе:

• признавая важность и оригинальность групповых имиджей, автор предпочел выделить в анализе имиджи индивидуальные, относительно которых имелся просто больший по объему банк данных; кроме, того, по представлениям автора, в современной имиджелогии явно ощущается перекос в сторону изучения именно групповых и, особенно, политических имиджей, что легко объяснимо практикой и психологией заказов на такие исследования, отметим, наконец, что выбор именно индивидуальных имиджей в качестве объекта исследования определялся и субъективным убеждением автора в возможности, необходимости и желательности роста роли личностного начала в социальной истории;

- в соответствии с главной целью работы ее логика подчинена обоснованию возможностей общетеоретической модели имиджа, попытки же решения более частных вопросов (корреляция природы имиджей и духовной жизни общества, классификация имиджей, проблемы техники конструирования индивидуальных имиджей, специфика имиджей группового лидера вообще и руководителя производства, в частности, и другие) были несамодостаточны, ориентированы на верификацию модели;

- в первой части дипломной работы, где рассматривается техника конструирования имиджа, психодиагностика, правила заполнения дневника имиджа, показания по выбору типа и другое, вводится ряд дополнительных ограничений, на заданных точках обрывающих дальнейший анализ. Это связано с договорными обязательствами автора перед заказчиками соответствующих исследований.

Кроме того, это выражает нравственные убеждения автора в том, что некоторые важные нюансы строительства имиджа тесно смыкаются с психокодированием, чтобы передаваться иначе, чем адресно; причем и в таком случае требуется прямое общение и контроль обучения.

Основная гипотеза исследования может быть выражена с помощью следующих, как минимум, положений:

- индивидуальные имиджи есть особая, безусловно, любопытная и нуждающаяся в фундаментальном исследовании сторона духовной жизни общества;

- они имеют скрытую логику, которую возможно понять;

- они поддаются моделированию, причем возможна социальная технология, воссоздающая их качество в ходе лабораторного эксперимента;

- такие имиджи имеют измеряемые социологическими методами свойства, в том числе атрибутивные, характеристики, функции и маркеры;

- они ортогональны нравственности; иными словами, в жизни человека и общества есть состояния "вне имиджа", причем возможны оценки таких состояний, из идеалов высокой духовности, веры, любви. В этом смысле представима и изначально желательна, что характеризует, к сожалению, стартовые предубеждения автора, интеллектуальная позиция "изучения врага".

Объектом исследования для данной работы была система духовной жизни общества, межличностного общения, в том числе опосредования конкретными групповыми нормами, ценностями и стереотипами, рассматриваемая в единстве прошлого, настоящего и будущего, – поскольку, по мнению автора, каждый акт коммуникаций между людьми, без которых немыслим имидж, показывает единство онто- и филогенеза.

Предметом же исследования выступали опосредованные ситуацией ориентации поведения социальных субъектов на групповой опыт и образцы желаемого впечатления, которые существуют на нескольких уровнях:

• на уровне групповых норм, ценностей и ритуалов;

• на уровне общих личностных мотивов социального успеха;

• на уровне социальных стереотипов в работе воли в индивидуальной психике;

• на уровне бессознательного стремления к копированию поведения других людей и их общностей.

Исходя из приведенного выше понимания объекта и предмета исследования, авторскую гипотезу относительно природы имиджей можно выразить с помощью следующих, как минимум, положений:

• индивидуальные имиджи есть специфическая сторона постоянно воспроизводящейся духовной жизни общества;

• они имеют формализуемые законы организации и структуры, которые можно понять и проверить в прогностике;

• понимание упомянутых законов разрешает, в принципе, формирование системы конкретных рекомендаций по конструированию индивидуального имиджа, позволяя избегнуть просчитанного методологически риска и субъективных ошибок;

• знание, пусть приблизительное, этих законов позволяет такое применение классических и специфических социологических методов, которое приблизительно, воссоздает в лабораторных условиях реалии социальной мимикрии человека, выраженные об имиджах;

• специфика возможных эмпирических исследований индивидуальных имиджей не отрицает гипотезы о природе имиджей как особого алгоритма, символьно-образной стороны социальной стереотипизации, клиширования духовной жизни людей.

Авторскую же гипотезу относительно собственно природы индивидуальных имиджей можно выразить следующими рабочими дефинициями:

•имиджи есть система социального программирования духовной жизни и поведения субъектов (индивидов и групп) общецивилизованными и ментальными стереотипами и символами группового поведения, опосредованная мощью мотивации успеха, эталоном желаемого впечатления, мимитическими способностями субъекта и ситуацией.

Неопределенность в такой дефиниции концентрируется в понятии социального программирования, которое описывает воспроизводство, через систему групповых норм, таких воздействий на людей, которые резко увеличивают вероятность некритическое, миметически-символьного следования "шагам" такой нормативной программы;

• имиджи есть сторона коммуникаций субъекта с миром, выражающая бытие его духовного влечения к социальному успеху, используя, в качестве средства самого себя, адаптируя желание успеха к известным (освоенным) образцам группового восприятия, групповых оценок (стигматов) и групповым эффектам поведения.

Здесь неопределенность базируется на термине влечения к социальному успеху, что, несколько излишне жестко показывает врожденные предрасположенности к имиджам;

имиджи есть символьная сторона духовной жизни, данная в ориентации поведения субъектов на эталон желаемого впечатления. Такое определение автор использует в определении имиджелогии, хотя оно несколько увеличивает неопределенности, заменяя понятие социального программирования термином "ориентация", и так далее.

В любом случае, идеальное определение природы имиджей должно учитывать одновременное существование психических и групповых детерминант имиджей, ориентацию на групповой и личный успех в конкретной группе, использование, как средства достижения такой цели, самого себя (внешность, одежда, мимика, речь, интонации, цветность, взгляд, поза и других); статуса имиджей, как оружия борьбы с личными комплексами; провоцирование имиджей групповыми нормами и оценками; высокую роль символов в имиджах; субъективную ориентацию имиджей на субъективное же чувствование законов группового восприятия и другое. Уже потому даже простая дескриптивная дефиниция, хоть как-то затрагивающая все такие аспекты, была бы либо слишком развернутой и трудной для запоминания, либо неточной.

Иными словами, выдвигаемая в работе гипотеза выделяет, в качестве основной, но не единственной метки содержания категории имиджа, организацию коммуникативного пространства между людьми, причем таким образом, чтобы их поведение ориентировалось на неточное копирование символов социального успеха и не нарушало главных групповых норм. Выработка методов, приемов и законов формирования такого пространства есть важнейший элемент предметного поля имиджелогии (упоминавшаяся технология public relations).

Выделим таким ряд других общих положений дипломной работы;

- имиджи, представляя собой своеобразную, закрепленную в образах, символах и нормах программу социального поведения людей и их объединений, возникли вместе с феноменами группового поведения и существовали в догосударственную эпоху цивилизации – хотя бы в форме "тотемного поведения";

- имиджи показывают опыт закрепления норм общежития и в индивидуальной психике, и в групповом сознании-уже потому, что позволяют сберечь психические силы за счет копирования эталонных образцов поведения и гарантируют воспроизводство ориентации людей на символы группового успеха;

- они имеют ряд очевидных функций: психической защиты (маскировки), социального тренинга (выработки стереотипов поведения), мимесиса (получения наслаждения от реализации тяги к игре, актерству) и других, подробно описываемых в тексте;

- имиджи характеризуют духовный опыт социального эгоизма, живучесть жизненного принципа "показаться, чтобы преуспеть" и уже потому ортогональны высокой духовности, выражают фоновый уровень безнравственности товарно-машинных цивилизаций;

- они представляют собой и как бы "выходной сигнал" психики, некий ее "турбулентный" слой в соприкосновении, общении человека с социальным миром, в котором особым образом шифруются основные психические процессы (уровень тревожности, рефлекторного копирования, эмоции и другие, причем такой шифр дан в символьных рядах(посадка, речь, мимика, интонации, тембр и так далее).

Стартовой точкой конкретного имиджа является, видимо, не желание "транслировать себя", но желание создать такую модель себя у других, чтобы достичь успеха.

Общие же зависимости формирования индивидуального имиджа можно кратко описать так: стремление избегать экзистенциальной тревожности (психический механизм "бегства от себя") – детские комплексы (оральный, анальный, Эдипов и другие) – имидж как атрибут социализации;

- имиджи структурированы, причем уровнями такой структуры являются визажные, коммуникативные и интеркоммуникативные элементы;

имиджи в различных формах человеческого общежития заметно отличаются, в группе имиджи центрируются лидерством.

Глава 1." Теоретические основы изучения индивидуального имиджа и его психологических аспектов"

1.1. Особенности базовой модели имиджа как алгоритма духовной жизни общества.

Описанное во введении к настоящей работе, пусть в самом общем виде, движение современной имиджелогии прямо сказывается и в области собственно фундаментальных моделей природы имиджа. Социально-психологический "заказ" оказывается достаточно мощным, чтобы провоцировать заметное число чисто эмпирических или откровенно мистических исследований, зачастую основанных на весьма сомнительных базах данных, но недостаточно, ярким и определенным для выдерживания естественного и здорового пути развития становящейся научной дисциплины по линии финансовые, экономические, административные и, интеллектуальные стимулы – базовые гипотезы – гласная дискуссия – возникновение фундаментальных моделей с последующей верификацией и обсуждением результатов экспериментов.

Дело, видимо, еще и в том, что вопрос о природе имиджей является, в сущности, частным случаем вопроса, столь же актуального, сколь сейчас и немодного, о природе человеческого поведения вообще. Как ни странно, но современная имиджелогия крайне редко касается проблем собственно философии имиджа, что связано, видимо, с коммерческой ориентацией большинства публикаций.

По представлениям автора, такое положение вещей ненормально. Оно чревато простой интеллектуальной неряшливостью и потерей методологических ориентиров. Такие ориентиры, во всяком случае, при классическом материалистическом понимании методологии науки, подразумевают использование очевидных, верифицированных историей философии методов, от простого соблюдения "бритвы Окхкама" до известных операций восхождения от абстрактного к конкретному.

Данный раздел вынуждено посвящен потому открытому постулированию авторской позиции относительно природы имиджей.

Подчеркнем, что пока, в данном разделе, речь идет именно о постулировании основных общетеоретических положений авторской позиции, с целью формирования у читателя дипломной работы исходных представлений о масштабе исследуемого явления и принимаемых установках относительно его качества.

Первым и очевидным для автора ориентиром, показывающим такой масштаб, является духовная жизнь общества. Не вдаваясь в подробности ставшей классической дискуссии о природе и мере автономности духовной жизни общества [1], отметим лишь, что она интерпретировалась как:

- метасубстанциональное начало, выражающее бытие абстрактных сущностей любых объектов; таким образом чисто "недуховная жизнь" человека и человеческих общностей невозможна, она суть искаженное, "отяжеленное материей" бытие духовной субстанции. "Адреса" такой субстанции различны – Дао Кун Фу Цзы, Абсолютная Идея Г. Гегеля, вещь-в-себе И. Канта, идея Троицы в христианстве; Мировая Воля А. Шопенгауэра;

• лишь относительно самостоятельная сфера единого пансоциального механизма, движение и структура которой определяется необходимостью производства и распределения материальных и иных благ (марксизм, материализм Л. Бюхнера, Д. Рисмена, П. Лафарга и др.). Отметим, что, невзирая на распространенность такого общего теоретического посыла в советское время и его заметную идеологизированность, он допускал множество модификаций. Уже в последних письмах и работах Ф. Энгельса 1890 – 1895 годов есть мысль о том, что общеэкономическая детерминация духовной жизни весьма неоднозначна и не фатальна, более того, само развитие и производства, и управления подразумевает огромный рост влияния такой жизни на бытие всех сфер общества и мира в целом [2]. Неоднородность законов духовной жизни была очевидной и для ряда советских исследователей [3], отмечавших огромную разницу процессов на разных уровнях организации духовной жизни индивидуальном, групповом, макроуровне, даже при открытом постулировании их единого надстроечного качества;

•синоним высокой духовности. Иначе говоря, собственно духовной жизнью признаются лишь процессы, в структуре которых (мотивация, способ осуществления, результаты) явно отслеживается человеческая духовность (милосердие, нравственность, любовь, вера). Все остальные процессы, где тоже очевидно бытие духовных морфем, – например, чисто групповые, семейные ценности, юридические нормы и др. – объявляются элементами других по качеству социальных систем. Классификация по качеству элементов (хотя бы в простейшем варианте: духовная жизнь есть система духовных морфем) в данном случае просто признается недостаточной; принципиально разводятся дефиниции духовной жизни как жизни человеческого духа и как бытия нематериальных продуктов человеческого труда. Во всяком случае, именно так автор понял идеи "пневматосферы" П. Флоренского, "пути Бого-человека" Н. Бердяева, "низуса" А. Александера [4];.

- ментальное поле поведения. Духовная жизнь оценивается как нечто предопределяющее не только конкретные поведенческие акты, но и самые культурно-исторические архетипы; она предопределяет направленность исторических событий, где эволюционные периоды сменяются "пассионарными толчками", и динамика таких перемен как бы зашифрована в национальном характере как главной и стабильной форме духовной жизни общества. Таким образом, духовная жизнь выступает как некое фундаментальное, виртуальное начало исторического движения наций и этносов, причем такое движение конечно, подразумевает периоды расцвета и упадка, постоянной сверки и соревнования жизненной "силы", пассионарности этносов. Последние постоянно контактируют, в ходе торговли, войн, роста межнациональных браков, и ценности духовной жизни постепенно интернационализируются, невзирая на гибель культур и цивилизаций. Так автор понял идеи Л. Гумилева, А. Тойнби, Г. Риккерта и др. [5];

- сфера человеческого бытия-для-себя [etre-pour-soi]. Такая модель прослеживается в философии экзистенциализма, особенно в "Бытии и ничто" Ж. -П. Сартра, феноменологии Э. Гуссерля с типичным для ее методологии требованием очистить духовную жизнь от содержания через операции философского редукционизма, "эпохе", философии К. Ясперса, акцентирующей коммуникативную сторону духовной жизни и ее несводимость к "предметному бытию" и др. [6].

В рамках таких трактовок духовная жизнь есть нечто принципиально несводимое к собственному содержанию, в сущности, это есть весь мир собственно человеческого, есть то, что позволяет человеку иметь свободу воли и уже тем самым быть противопоставленным миру, быть, используя термин А. Камю, носителем "несчастного сознания". Иначе говоря, духовная жизнь есть весь мир человеческой субьективности.

Разумеется, такой перечень можно продолжить, поскольку в рамках каждого из приведенных подходов есть множество модификаций и зачастую практически альтернативных систем аргументации. Учитывая, что в фокусе данного исследования находится все же именно имидж, а не законы бытия духовной жизни общества как субстационального для него начала (хотя, по представлениям автора, именно по отношению к ним ранжируются наиболее глобальные, но не все, законы движения и структуры самого имиджа), выделим лишь самые общие черты собственно авторских представлений о природе и атрибутах духовной жизни, опуская возможную аргументацию каждого тезиса, что просто требовало бы отдельного исследования:

1. Духовная жизнь общества есть необходимый и неуничтожимый для общества атрибут, выражающий субъектную его сторону, меру разумности структурирования и движения общества, причем именно разумности, а не рассудочности, показывая всю сложность коллективного бытия разума на планете.

2. На всех уровнях ее организации (индивидуальном, групповом, макроуровне) существуют автономные, данные только на отдельном уровне, процессы, причем большинство из них отчуждены от творческой природы человека, безразличны или откровенно враждебны интимному миру человеческих переживаний. Иными словами, видимо, было бы ошибкой считать духовную жизнь общества априорно прогрессивной, – равно, как и наоборот.

Она выражает колоссальный по историческому масштабу опыт взаимоприспособления индивидуального и группового разума. Первый добровольно, или по привычке, освоенной в ходе группового воспитания, поступается, блокирует в себе то, что однозначно опасно для существования группы; второй позволяет первому быть относительно свободным в заданных и относительно стабильных рамках ("ролях").

Уже поэтому духовная жизнь общества полна противоречий и очень сложно структурирована, причем центрируется такая структура не столько прямыми связями с базисом, сколько приоритетным положением подсистемы социальных норм ценностей, символов и культурно-поведенческих стереотипов. Прямое и грубое противопоставление "материальной" и "духовной" жизни общества при декларативном объявлении их единства вообще кажется автору простой данью столь язвительно критиковавшейся К. Марксом "деревянной трихотомии Штейна". Разумеется, существуют независящие от конкретной воли тенденции жизни социума, приспособление к которым и было основным содержанием антропогенеза, и, в этом смысле они первичны, определяя векторность и общие структурные пропорции духовной жизни. Но такая первичность выражена, по представлениям автора, не в сводимости любого акта жизни человеческого духа к каким-то материальным причинам (пределом такого мировоззрения для автора являются попытки идеологов Пролеткульта определять "идеалистичность" музыки П. И. Чайковского непосредственно по музыке, равно, как и "материалистичность" П. М. Мусоргского), а в существовании механизмов, "внутри" самой духовной жизни, провоцирующих ее ориентацию на социум, на воспроизводство фундаментальных основ человеческого общежития, – хотя бы и за счет подавления тяги человека к девиантному поведению. В этом смысле антропоцентризм духовной жизни – редчайший вариант ее бытия при стабильно консервативной политической системе и высоком уровне политической инертности населения. В других случаях она открыто социально ориентирована или идеологизирована, вплоть до крайних форм тоталитарной культуры.

З. В духовной жизни, как и в любой системе, всегда есть дисфункциональные процессы и элементы, существование которых подчиняется приведенной выше зависимости. Прежде всего, это процессы воспроизводства человеческой духовности.

Для автора настоящего дипломного исследования отличия процессов, выражаемых категориями духовной жизни и духовности, очевидны.

Введенный польскими социологами в середине восьмидесятых годов термин ориентации жизни выражает одну из сторон образа жизни (наряду с качеством жизни и уровнем жизни, отражающими уровень доступности и потребления материальных благ и услуг), – ценности и идеалы, ради которых человек готов реально действовать. Таких ориентации (стилей) жизни немного, что легко отразить в простейшей таблице:

Табл. 1. Стили (ориентации) жизни.

Духовность подразумевает, в качестве поведенческого ориентира, постоянную сверку морали и нравственности, результатом чего является редкое психическое состояние-готовность к выбору при постоянном сомнении, внимательности к другим и постоянном переживании реальных и мнимых последствий своих выборов.

Будем понимать под моралью систему ценностей, норм и стереотипов, зарекомендовавшую себя как выгодную для большого числа соцальных групп длительное время. Такая система императивна, заложена в социальную систему воспитания, очень консервативна, хотя изредка пополняется скрыто идеологическими нормами.

(Нравственность же субъективна, она выражает отношение к действиям ради других и вырабатывается, или не вырабатывается, только самостоятельно. Социум постоянно воспроизводит мораль и нормы наказания за несоблюдение ее догматов, необходимость же нравственности, в лучшем случае, декларируется, нравственным людям просто "позволяется жить", при условии, что их влияние на других не будет политически опасным.

Природу духовности как воспроизводства частых ситуаций сверки, сшибки морали и нравственности проще пояснить на рис. 1

Рис. 1. Соотношение морали и нравственности.

В морали есть часть норм (знак "а"), суть которых можно выразить фразой:

"Мораль требует, а я не буду", Требования морали вообще неоднородны по уровню императивности, и в данной части они предписывающи, но не обязательны ("вообще пить плохо и неморально, но в частности можно пить и не терять завоеванного социального статуса"). Существуют и общие для морали нравственности нормы ("в").

Есть, наконец, и та часть нравственности, которая воспроизводится у духовных людей безотносительно к требованиям морали ("с" на рис. 1), причем движение морали в эту сторону невозможно, эта часть нравственности в известные моральные нормы может быть втиснута лишь на уровне голых деклараций; обратный же процесс редукции нравственности к чисто моральным нормам возможен вполне и прямо провоцируется социумом.

Согласно описываемой гипотезе, духовность и есть сложная, плохо адаптируемая к социальной действительности система ценностей, мотивов, поведенческих выборов и стереотипов, оценок и идеалов людей, субъективно и искренне стремящихся сделать большинство волевых актов ориентированными на части "в" и "с" в приведенном рисунке.

Таким образом, она находится как бы на структурной периферии духовной жизни и естественным образом противостоит отношениям товарности и частной Собственности. Имиджи формируют общий социальный заказ, функциональную определенность всей духовной жизни, выражают самый социальный алгоритм воспроизводства духовной жизни, но роль их в духовности ограничивается

Постоянной коммуникацией морали и нравственности. Забегая вперед, можно сказать, что имидж суть естественный и привычный алгоритм духовной жизни общества; по природе же своей он ортогонален духовности, противостоит ей уже потому, что "стремится" стреотипизировать поведение людей, подчинить его конечному спектру престижных образцов.

4. Духовная жизнь общества имеет точки бифуркации, в которых смыкается прошлое и будущее историческое время, а законы организации отдельных ее направлений резко трансформируются, а общее детерминационное поле ослабевает. Такие периоды бифуркации (фазового перехода) чаще, но не всегда, связаны с развёртыванием социальных революции, в иных периодах общая структура духовной жизни выдерживается институтами духовной культуры общества (учреждения науки, образования, религии, средства массовой информации и др). В периоды бифуркации появляются особые, девиантные имиджи, ранее немыслимые или преследуемые.

5. Духовная жизнь общества включает невербальные элементы, начиная с феномена юнговского "коллективного бессознательного" [7], общественного настроения, ментального обмена этносов и др.

6. Духовная жизнь имеет границы. Было бы вряд ли верным включать в денотат такого понятия вообще все нематериальное. Согласно описываемой гипотезе, она имеет своеобразный "турбулентный слой" девиантных, асоциальных нематериальных морфем, особенно на индивидуальном уровне в противном случае напрашиваются совсем уж непривычные вопросы: а восприятие или вообще физиология мозга являются элементами духовной жизни? И какими инвариантными качествами должен обладать "полноправный" элемент такой структуры?

Для автора, учитывая специфику целей дипломной работы, был достаточным вариант признания духовной жизнью такого бытия процессов и результатов духовной деятельности людей, которые исторически зарекомендовали себя как социальные, ориентированные на воспроизводство морфем, ценностей, норм, привычек и идеалов общежития, в том числе в государственной его форме и включая саму социальную мотивацию такого общежития (желание богатства, славы, престижа, власти и др.).

Не имея возможности подробно аргументировать такую позицию, отметим главное: она подразумевает, в качестве границ духовной жизни, где она плавно переходит во что-то иное, высокую духовность, сферу материального производства и автоматизированные, "внесознательные", процессы жизни психики. Все три таких группы процессов прямо влияют на бытие духовной жизни и испытывают мощное обратное влияние, но несводимы к нему – как несводимо движение искусственного спутника планеты к устройству ракеты-носителя, которая вывела его на орбиту.

7. Принимаемый статус феномена общественной духовной жизни скрыто содержит признаваемый парадокс. При такой трактовке практически невозможно выделить субъект, занимающийся исключительно духовной жизнью – кроме социума в целом. В самом деле, блестящий ученый, гениальный художник, просто искренне любящий человек "переходят границу" духовной жизни в сторону духовности, опустившиеся люди, преступники – в сторону автоматизированных процессов психики, провоцирующих девиации.

1.2. Личностные основы индивидуального имиджа.

Данный раздел работы посвящен исследованию собственно психических и социально-психологических аспектов бытия индивидуального имиджа, что подразумевало широкое использование идей общей и социальной психологии, антропологии и теорий онто- и филогенеза, общей теории систем,

Приведенные выше общие ориентиры возможной базовой модели природы имиджей прямо подразумевают очевидные уточняющие вопросы. Наиболее простые из них можно сформулировать так:

- если в описываемой модели природа имиджа прямо коррелирует с бытием духовной жизни общества, то возможен ли вообще индивидуальный имидж? Или он просто, используя известные, восходящие к идеям Б. Спинозы, методологические принципы, суть атрибут духовной жизни общества, как некоего субстанционального начала?

- В чем конкретные психологические корни, детерминанты индивидуального имиджа?

- Можно ли управлять своим имиджем или хотя бы блокировать тягу к обладанию им, исходя из идеалов высокой духовности или просто в ходе эксперимента; в чем специфика детских имиджей, и существуют ли они; как трансформируются имиджи в состоянии страстей, душевной болезни; зависят ли они от типа личности и ситуации, возможны ли операции социологического измерения их качества, – что, по представлениям автора дипломного исследования, есть непременный атрибут социологического знания?

Попытки ответов на такие вопросы невозможны без интеллектуального самоопределения в фундаментальных проблемах антропологии. Не исключено, что психика человека является не столько объектом изучения наук., сколько вызовом им; причем вызовом, данным объективно, и в. очевидно высокой степени равнодушном к усилиям ученых понять его. Во всяком случае, более сложных объектов просто нет. Учитывая, несмотря на успехи в абстрактном теоретизировании, довольно печальный опыт предшественников, исследователям нынешнего века остается лишь приспосабливаться к такому положению дел, продолжая строить более или менее правдоподобные модели психики, – по большому счету, рациональная наука, начиная с лорда Бэкона, не имеет другого оружия. Число таких моделей огромно – от романтически-религиозных до бихевиористски "точных"; впрочем, после смерти Ж. -П. Сартра, темп появления новых идей относительно природы и структуры психики заметно упал. Уже потому претендующий на корректность анализ феноменов психики, – по крайней мере, в рамках рациональной методологии, должен начинаться с открытого постулирования установок самого исследователя. По понятным причинам, приводить полностью авторскую позицию относительно фундаментальных проблем происхождения, природы и структуры психики было бы вряд ли целесообразным. Подробнее такая позиция выражена в соответствующей монографии. [15] Приведем лишь общие ее положения, характеризующие исходные установки автора.

Они основаны на трактовке имиджа как психического "овнутрения", общей социальной ориентацией, самопрограммирования психикой большинства своих подсистем на общение. Иными словами, имидж, как своеобразный "ген", алгоритм освоения стереотипных норм, ритуалов и ценностей духовной жизни общества, был бы невозможен без закрепления готовности к такому положению дел в индивидуальной психике.

Возможно, категории алгоритмизации и самопрограммирования не слишком удачны. Автор, в данном случае, понимает денотаты таких категорий как родовое обозначение следующих как минимум, процессов и зависимостей:

- необходимого "давления" родового и индивидуального опыта при принятии поведенческих решений, причем таким образом, чтобы собственно социально стереотипные выборы были наиболее вероятны;

- шифровки такого опыта в цепях ассоциаций и "ассоциативного разгона" психических состояний, как своеобразного компаса, указывающего на высокую роль образов-стереотипов еще до волевых решений;

- осознания желания избегнуть высоких энергетических трат в возможно большем числе поведенческих состояний;

- простого сохранения образов группового общения, инерции психического копирования устоявшихся адаптационных образов.

Иными словами, имидж возникает в психике, как естественное (но не безальтернативное) стремление человека так организовать свою душу, чтобы чаще добиваться власти, богатства, славы, – то есть социального успеха, и уж во всяком случае занять субъективно приемлемый внутригрупповой статус.

Другое дело, что его душа колоссально избыточна по отношению к столь нехитрым желаниям; Но, в данном разделе, речь идет именно о диалектике имиджа, как символа стремления человека стать обезличенной частью социума, и потому преуспеть, причем даже и сами критерии такого преуспеяния провоцируются, по закону обратной связи, тысячелетней привычкой людей к имиджам как нормативным, алгоритмизирующим образам и символам инвариантов духовной жизни общества.

Подробнее такая роль имиджа отражена на рис. 3.

Рис. 3. Модель "социальный компас".

Данный рисунок описывает общую гипотезу относительно одной из сторон имиджей – его роли как своеобразного психического "компаса", который, в среднем, делает социальные выборы более вероятными, чем обратные.

Собственно стрелка такого гипотетического прибора выражена на рисунке терминами "переживание" и "выбор". Они определяют масштаб энергетических трат психики в данной ситуации ("стереотип" или "привычка к творчеству" на рисунке).

Иначе говоря, согласно данной гипотезе, вполне возможны состояния, когда жизнь психики вообще не подразумевает имиджей, или процессы их образования играют явно подчиненную роль (на рисунке "слабосоциализированное поведение", "страсти", "несоциализированное поведение").

Однако в обычной жизни психики такие состояния несколько менее вероятны, чем обратные, что отражено в асимметрии мотивации, как бы заполняющих "чаши весов" (см. схему) во время актов переживания.

"Пружина", на рисунке прикрепленная к блоку мотивации несоциального поведения, показывает меньшую вероятность выбора именно таких вариантов. Для этого нужны провоцирующие условия (на рисунке "девиантные детерминанты").

К их числу можно отнести осознаваемые важность и сложность поведенческих задач и целей, высокий физиологический тонус, а также накопившуюся усталость от постоянных стереотипных ситуаций, которая часто сопровождается тягой к риску, без чего невозможны ни творчество, ни простой выход за пределы привычных установок.

Существуют и процессы, характеризующие движение собственно личности, но не всей психики. К ним никак нельзя отнести ощущение, восприятие, предчувствие и др., которые являются условием, но никак не этапом формирования имиджа.

Бытие таких автоматизированных психических процессов показывает жизнь психики как бы "до имиджа" (на рисунке "шизоид"). Возможен и вариант такой жизни "после имиджа" (на рисунке-АНЛПП, акцентуированное нейролингвистически программированное поведение, "зомби"), когда поведение определяется навязанной извне программой действий. Это возможно как в индивидуальном общении (гипноз), так и через масс-медиа, провоцирующих так называемое массовидное поведение. И в том, и в другом случае имиджа нет, или почти нет.

На поведенческой шкале, отраженной в рисунке, участок "имидж" показывает социальную норму, область привычных, достаточно стереотипных решений и для человека, и для группы, что закрепляется в наиболее мощных законах духовной жизни общества.

Разумеется, описание имиджа как участка поведенческой шкалы какого-то фантастического прибора всего лишь полезная абстракция, необходимая как комментарий стартового для нашего анализа тезиса: имиджи возникли и существуют как возможная специфическая форма функционально-деятельностной ориентации психики на общение, чтобы решить возможно больше поведенческих задач с минимумом затрат, используя миметические, "копирующие" стереотипы, нормы и символы принадлежности к какой-то реальной или воображаемой общности людей.

Речь идет, подчеркнем, именно о возможной форме, поскольку, по представлениям автора, имидж не фатален. Представимы, хотя и маловероятны, процессы закрепления уже в детстве удовольствия от выбора и решения сложных творческих поведенческих задач. Для них имидж, как механизм упомянутого "клиширования", копирования образцов поведения не эффективен. Такие варианты можно сравнить с магнитной бурей, когда показания компаса особенно не надежны. Но буря проходит, а компас остается. По замечаниям И. Канта, периоды страстей не отрицают, а лишь делают сложным для понимания устоявшуюся структуру личности.

В следующих разделах дипломной работы будут описываться варианты жизни "вне имиджа", что бывает редко и требует заметных нравственных усилий.

Пока же отметим два общих аргумента в пользу принимаемой гипотезы. Во-первых, еще в раннем когнитивизме было доказано положение о том, что самая топология, глобальные принципы жизни психики подразумевают энергетическое неравенство различных психических подсистем. Те из них, которые в ходе антропогенеза, становления собственно человеческого в движении жизни, показали свою выгодность, закрепляются как энергетически более выгодные; остальные же "запираются" и используются более редко.

Вполне возможно, что один из таких механизмов, ответственный за приоритетное использование социальных ориентиров в поведенческом выборе – бытие имиджа в психике.

С помощью имиджа человек, прежде чем быть собой в творческом акте, проекции себя на сложную задачу (которая, в противном случае, может быть только сфальсифицирована, но не решена), пробует раствориться, не быть собой, в групповом, стереотипном опыте решения задач, не точно{ассоциирующихся с данной. Поддержка в себе готовности к такому "растворению" и есть, согласно базовой гипотезе, формально-психическая основа имиджа.

Во-вторых, антропогенез подразумевал конечный интервал времени принятия решения ("на охоте быстрее важнее, чем правильно"). Такой интервал зависел не только от высокой вероятности ситуаций, требующих быстрых решений, но и выражал диалектику жизни коллектива, где групповой опыт дает каждому шанс поправить неверное, неадаптивное решение – например, через копирование поведения лидера.

Психические корни имиджа при этом формировались, возможно, как привычка ориентироваться на символы "правильного поведения" ради выдерживания алгоритма быстрейшей адаптации к ситуации.

Приспосабливаться приходилось быстрее, чем понимать, и ориентация на нормы и символы группового опыта еще один мощный фактор формирования имиджа.

Так или иначе, но оба таких аргумента содержат ярко выраженную неопределенность. Они исходят из предположения о том, что имидж есть одновременно и проекция на психику собственно социального поведения, и вызревание готовности к освоению такой проекции в глубинах индивидуального сознания.

Но в чем конкретные критерии социального поведения? Можно ли проследить их на уровне конкретных психических подсистем?

Разумеется, без попыток ответа на подобные вопросы приведенная гипотеза безнадежно абстрактной. Попробуем выделить хотя бы наиболее яркие из таких характеристик социального поведения.

По мнению автора, социальное поведение не есть какая-то система действий человека в обществе, – во всяком случае, в таком варианте не слишком ясно, что именно считать "действием в обществе". Социальное поведение возникает как неизбежное взаимопроникновение мира социума и мира человека как в актах общения, так и в актах психической деятельности. В этом смысле оно основано на присвоении человеком всего богатства общественных отношений как элемента собственной личности. Такое поведение есть постоянное становление собственно человеческого в нашем мире, постоянная сверка социальных ситуаций с установками психики, десятками способов присваивающей себе новые возможности жизни, скрыто содержащиеся в отчужденности социальных ситуаций.

"Доля" собственно социального поведения субъектов в общих процессах их жизни варьируется, зависит от установок самого человека (например, на сокращение общения в состоянии тоски), сходя до нуля в состоянии аффекта, так и от специфики социальных ситуаций, например, социальность поведения резко падает при рукопашном бое, идеологическом внушении, и так далее.

Разумеется, столь общие рассуждения мало чего стоят без ответа на вопрос о возможных критериях собственно социального поведения.

Исходное представление о таких критериях отражено на рис. 4.

Рис. 4. Возможные критерии социальности поведения.

Такие критерии должны описывать одновременно прошлое (П), настоящее (Н) и будущее (Б), одновременно присутствующие в любом акте жизни общества и человека (на рисунке-"треугольник исторического времени" ПНБ). Согласно первому критерию (1), социальным является поведение, ориентированное на стереотипные общечеловеческие ценности (забота о детях, акты милосердия и тому подобное). Назовем такой критерий конвенциональным, поскольку он описывает как социальные те системы намерений и соответствующих действий, которые считаются таковыми наибольшим числом людей наибольшее время – без особых апелляций к сущности явлений. Но так или иначе, такие действия типичны для всех цивилизаций и, видимо, уже поэтому являются выражением какого-то атрибута социальности.

Подчеркнем при этом, однако, следующее. В данном разделе работы отстаивается главный для общей концепции имиджа тезис, который можно сформулировать так – все психические процессы бытия имиджа выражают меру личностного освоения необходимости считать себя защищенным, используя образ успеха в группе, причем такое освоение всегда опосредованно реальной или воображаемой внутри групповой духовной жизнью.

Кроме того, упомянутая "мера личностного освоения" всегда нестабильна, возникая лишь при условии необходимого сочетания целого ряда процессов. Такие промессы выступают как бы "ракетой носителем", выводящем на орбиту собственно психические механизмы имиджа. Назовем лишь некоторые из них:

- циклоидные процессы движения физиологической готовности к подражательным, миметическим актам, что суть одна из очевидных основ имиджа, показывающая его восхождение к условно-рефлекторной деятельности приматов, к феноменам импринтинга, врожденной тяги к подражанию у животных;

- процессы ментальной ориентации подсознания, меняющей меру воздействия архетипов на поведение, предопределяя национальный колорит имиджа, данный как в типах ценностей, так и в визажистике;

- процессы бытия скрытого от индивидуального сознания страха перед враждебностью мира, выражающие экзистенциальную сторону имиджа. Подробнее об этом речь пойдет ниже, пока же отметим лишь, что имидж, будучи социальной маской человека, содержит в себе самоотрицание, показывает внимательному взгляду сам факт лица под нею;

- процессы социализации "Я-системы" в психике через групповое общение, дошедшее до уровня социального целепологания, показывающее собственно индивидуальные привычки человека в воспроизводстве системы своих имиджей:

- врожденные и приобретенные процессы ориентации частных механизмов психики, и прежде всего воли, восприятия, страстей, на действие в социальной среде;

- движение ситуативных стимулов психического оформления имиджа, и другие.

В психологии категория верной мысли о психике часто была относительной, и описывала более взаимные оценки самих психологов; разумеется, приведенные тезисы не являются исключением. Любое их обоснование упирается в вопрос о природе человека. Решать же такой вопрос, чтобы позже вывести, как частный случай, природу имиджа, – путь не только самонадеянный, что было бы еще терпимо, но и тупиковый, поскольку просто относит окончание работы в бесконечность. Как упоминалось выше, автор видит единственный выход из такого противоречия в простом постулировании своей исходной позиции, поскольку простой ссылки на свои симпатии к ролевым интеракционистским и нефрейдистским, а отчасти и к когнитивистским, методикам было бы очевидно недостаточно, слишком разветвлены и враждебны друг другу даже разные направления в одной и той же школе психологии.

В силу приведенных соображений, у автора нет другого выхода, кроме следования целям работы, ограничившись кратким описанием своей позиции в фундаментальных проблемах, отсылая читателей, интересующихся такими проблемами в целом, к соответствующей литературе [16], и признавая, что придерживается приводимых ниже положений.

Некоторые результаты упоминавшихся авторских исследований позволяют сделать вывод, что большинство респондентов считают имидж, особенно имидж руководителя, явлением чисто личностным, сформированным, в основном, осознанно. Впрочем, для большей выборки такие выводы, разумеется, слишком обязывающи; но, в любом случае, представляется интуитивно существенной такая связь имиджа и бытия личности. Установим же такие исходные ориентиры именно в проблеме природы личности и соотношения ее с психикой вообще, прежде чем продолжить анализ собственно психологических аспектов имиджа.

Первый из таких ориентиров – вопрос об историческом происхождении личности и так называемой "Я-системы". В гуманитарных науках нет недостатка в теориях происхождения личности и разума вообще, от классической марксистской, связывающей такое происхождение с усложнением практики деятельности приматов в неблагоприятной ситуации, что спровоцировало развитие особого элемента мозга-неокортекса, до экзотики идей Р. Шеррингтона, согласно которым разум вообще есть не функция и результат жизни мозга. Он-явление, "наведенное" всеобщим "полем разума"; психика вообще есть не генератор, но приемник разума, и мера "искажений" в таком "приеме" и есть личность. Идеальный же "прием" вообще не ведет к возникновению личности, и так далее.

Принимая, хотя и с некоторыми оговорками, теории естественно-исторического процесса формирования личности, – во всяком случае, не зная ей фундаментальной рациональной альтернативы, – автор считает приемлемой для комментария психологических аспектов имиджа примерно следующую схему.

Возникновение разума, если не прибегать к непроверяемым гипотезам "внешней воли творения" (Бог, разум как атрибут материи, и так далее) и соблюдать упоминавшуюся "бритву Оккама",отсекающие экзотические объяснения, можно хоть как-то объяснить одним из трех способов: либо объективно неизбежное для выживания усложнение деятельности привело к образованию качественных рывков в усложнении структуры, топологии мозга и его отношения к массе тела, либо все это было результатом уникальной мутации, причем не единственной, учитывая опыт неандертальского человека с горизонтальной, а не вертикальной ориентацией черепа, либо такие процессы шли примерно одновременно, взаимостимулируя друг друга.

В рамках теории естественно-исторического процесса такой скачок развития одной из живых систем (приматов) уникален лишь для истории человечества, но никак не мира в целом. Более того, последняя настаивает на том, что такие скачки, связанные с любыми другими процессами лишь отношением диалектического отрицания, неизбежны, имеют особую, темную логику фазового перехода, смена представлений о которой и есть научная парадигма. Таких скачков, известных рациональной науке, немного [17]. В настоящей дипломной работе хотелось бы подчеркнуть несостоятельность старых, времен физических гипотез Канта-Лапласа, представлений о гармонии "небесных сфер" как главной характеристики мира. В рамках современных представлений именно взрывные, катастрофические процессы являются нормой, а не отклонением от нее в наблюдаемой части Вселенной. Думается, что такое положение вещей прямо отражено и в психике, которая, понятая как слащаво-благостный когнитивистский "гармонический "баланс", просто не существует.

Одни из них – появление разума и государственности, причем, по исследованиям Д. Лики, такие точки разнесены, по крайней мере, на 2 млн. лет. Не пускаясь в дебри запутанных гипотез антропогенеза и отсылая читателя, интересующегося конкретными его проблемами, к специальной литературе [18],отметим лишь главное для вопроса о происхождении самой склонности человека к имиджам.

Автор, не считая себя специалистом и в фундаментальных вопросах антропогенеза, тем не менее, вынужден определиться именно в проблеме происхождения личности. Простого признания методологических принципов теории естественно-исторического процесса было бы недостаточно, а отказ от такого самоопределения просто ставит под сомнение любые последующие построения о конкретно-психологических аспектах бытия имиджа.

Автор вполне разделяет традиционный тезис русской психологии о деятельностном происхождении сознания [19]. Во всяком случае, идеи полной несводимости жизни психики к топологии мозга представляются несколько экзотичной, хотя и не лишенной красоты и мужества, попыткой тем чаще отыскивать лекарства от своих бед и болезней, чем больше удаляешься от аптеки. Г. Олпорт справедливо и не без юмора отмечал по такому поводу: "Если мы будем считать, что природа таких черт (мотивов) коренится в духовном начале), то мы должны признать доктрину маленьких человечков в груди, захватывающих, с помощью гипофиза, исключительно контроль над всякой общей и отдельной активностью. Один маленький человек будет сделан ответственным за побуждение актов добра, а другой гомункулус будет описан в виде агрессивного, жадного, вульгарного маленького человечка" [20].

Видимо, происхождение сознания действительно было связано с тем, что логика выживания рода в неблагоприятных условиях и, возможно, особые мутации мозга, поставили группы приматов перед необходимостью решения неточных задач и выработки навыков ориентироваться в них и передавать опыт детям, что провоцирует миметическую родовую систему знаков общения к превращению, по мысли А. Мида, в знаковую дочленораздельную речь,

Другими словами, "Я" возникает как необходимое ("взрывное") продолжение бытия условно-рефлекторных систем организации приматов при уникальном сочетании внешних условий, многие из которых не ясны до сих пор, – во всяком случае, моделированию не поддаются. Отметим, однако, один интересующий нас аспект. Упомянутый "взрывной" принцип должен быть распространен, в общих рамках теории естественно-исторического процесса, и на диалектику возникновения разума. Дело в том, что, в соответствии с таким принципом, разум должен возникать неравномерно и по территории, и по времени, и по роли "Я-системы" в первобытной психике, причем даже и внутри одной первобытной общности. Состояние же существа, ощутившего "Я" и оглядывающегося вокруг, автор представляет вообразить читателю.

Очевидно, глубокое, фундаментальное чувство одиночества будет непременной компонентой такого состояния. Назовем такое чувство экзистенциалом, в соответствии с традицией Ж. -П. Сартра. Будем понимать под ним врожденный комплекс страха разума осознать самого себя, как чего-то очевидно противостоящего остальному миру, А. Камю называл такое исходное чувство страха "заброшенным, несчастным сознанием" [21].

"Несчастное сознание" обретает выход в сложной деятельности, причем деятельности все чаще коллективной, вырабатывая как бы психологические заслоны от изначального чувства страха перед рефлексией. По крайней мере, именно так понимает автор психологическую сторону зарождения социальности, – а отнюдь не через простую ссылку на некоторую специализацию ролей в стаде приматов.

Подчеркнем также, что экзистенциал не есть неофрейдистский архетип или подсознание в целом. Он выражает именно функционально-деятельностную ориентацию психики, которой, чтобы обрести свою социальную суть, приходится постоянно убегать от себя. Такая ориентация выражена, видимо, на уровне физиологии мозга в противоречиях так называемых "старой" и "новой" психики (неокортекс) отягощенных вдобавок возмущающими воздействиями малопонятной пока генной памяти, вплоть до не так давно обнаруженного "Р-комплекса" ("рептильный комплекс"), показывающего врожденную боязнь человеком всего, что прямо ассоциируется со змеями. [22].

Таким образом, исходный постулат относительно психологических корней имиджа можно сформулировать так: имидж впервые формировался в историческую эпоху, когда уже появившийся разум впервые использовал возможности общения в группе для психологической защиты и копирования найденных образцов и ритуалов доведения, причем такой опыт был закреплен в общей, ситуативно-пластичной, функционально-деятельностной, ориентации психики. Одновременно оформилось и психологическое блокирование альтернатив, способностей разума к рефлексии и социальной свободе (механизм упоминавшегося экзистенциала), что первоначально просто мешало необходимому коллективизму, а позже закрепилось в системе имиджей как своеобразных символьных ритуалов "социальной покорности", готовности к отчуждению части своей души в стереотипы группового поведения и духовной жизни рода.

Подчеркнем, что, по представлениям автора, все же главными в описываемых зависимостях были действия по психологической защите. Последнее может быть доказано известными опытами по выявлению младенческого "орального рефлекса" в неофрейдизме. Напомним, что такой рефлекс, по мнению неофрейдистов (Юнга, Хорни, Адлера) выражает формирование первичного эгоизма ребенка, желающего брать от окружающих, а не давать им.

Дело в том, что ребенок не способен к рассуждению: "Заботящийся обо мне человек отошел, но ничего страшного не происходит, он скоро будет". Законы исчезновения и появления таких людей для него неясны; кроме того, сам мир содержит слишком много информации, а сил для ее освоения немного. Потому самое мощное личностно исходное чувствование-мир угрожающ и непонятен, попытка осмыслить его всерьез и в одиночку с необходимостью рождает дискомфорт и тревогу; надо брать то, что выгодно для меня, каждый раз, когда такое возможно, что суть краткая формула эгоизма. Такое чувствование человек проносит через всю жизнь, трансформировать его можно только колоссальной духовной работой, что маловероятно, и вырабатывает, исходя из такого чувствования, так называемый "здравый смысл" к которому, конечно, далеко, не сводится вся человеческая жизнь. Но все это уже onредмечивание страха, превращение его в страх перед чем-то: голодом, бедностью, непрестижностью, но не страх вообще, что выражается экзистенциалом.

Последний вообще есть, видимо, исходная точка власти и государственности. Они возникают не из абстрактной боязни одиночества, а из еще более глубокого чувствования, закрепленного уже генетически – боязни остаться без психологической защиты, "брони" из ценностей, мотивов, атрибутов, ритуалов группового общения.

Феномен экзистенциального "бегства от себя" представляется автору одним из наиболее глубоких процессов, показывающих необходимость имиджа, как механизма такого бегства.

Таким образом, первый из факторов, предопределяющих необходимость индивидуального имиджа – общая его роль, как некоего турбулентного слоя между колоссальным по масштабу миром человеческой души и миром социума, его роль "социального компаса" индивидуального поведения, делающего девиантные асоциальные состояния менее вероятными, чем стереотипы гражданского поведения.

Второй ориентир, который должен быть конкретизирован для изучения имиджа-статус личности в психике. Без конкретизации такого вопроса просто нельзя понять меру осознанности в бытии индивидуального имиджа. Отличия позиций исследователей по такому поводу просто поразительны. Одни, начиная с А. Шопенгауэра и 3.Фрейда, считают личность второстепенным элементом психики, в основном лишь реализующим диктат какого-то "первичного начала" – фрейдистского "Ид", аккумулирующего опыт выживания первобытного разума, "Чистой Воли" А. Шопенгауэра, предшествующей личности и предопределяющей поведенческий выбор, "низуса" А. Александера, и так далее [23].

Другой крайностью является сведение к личности едва ли не всей структуры психики, – как, например, в некоторых религиозных трактовках, у Р. Карлейля, П. Жане. Существует, разумеется, и ряд "промежуточных" позиций, сторонником которых является и автор настоящего дипломного исследования.

Так или иначе, но для современной психологии можно считать доказанными, – в рамках рациональной научной парадигмы, – следующие, как минимум общетеоретические положения:

- личность не исчерпывает содержания психики и не является изолированной частью психики;

- она представляет собой динамическую систему открытого типа, причем элементами ее являются психические механизмы воли, понимания, планирования, целеполагания, ценностной ориентации, и другого;

- системное качество личности всегда выражено не просто в связях между элементами, но конкретным состоянием всей психики (тревога, эмоция, страсть, эмпатия), выражающим реакцию прежде всего на состояние среды, в том числе социальной;

- опыт бытия в социальной среде, наложенный на врожденные предрасположенности, фиксируется в убеждениях, ценностях и представлениях личности; наиболее же устоявшийся и осмысленный опыт – в так называемой ориентации (стиле) жизни, показывающей готовность человека реально действовать для достижения какой-то глобальной цели. Человек, как шутят психологи, не является ни большой бихевиористской белой крысой, ни маленьким когнитивистским компьютером; личность, [тем более, не является ни чисто адаптивной системой, реагирующей на изменение среды рефлекторно, ни биороботом, постоянно реализующим некую изначально данную человеческую природу;

- понятие "Я-система" не тождественно понятию личности, если последнее описывает сферу "осознанной психики", или, реже, собственно область выработки социальных решений, то первое включает механизмы, управлять которыми человек практически не в состоянии: апперцепцию, интуицию, архетипы. Личность, в последнем варианте, не только сознает, но и чувствует невозможность управления осознанием во многих аспектах (предчувствия, тяга к риску, страсти, сон);

- структура психики содержит элементы, совершенно не сводимые к личности, например, упоминавшиеся экзистенциалы, очаги дальней и генной памяти, ассоциаций и другое. Однако все они опосредовано влияют на личностный поведенческий выбор, причем, по представлениям автора, в каждом поведенческом акте:

Корреляция систем "личность" и "неличность" постоянна и подчинена очень сложным законам. Например, особое внимание психологов и физиологов привлекает так называемая ретикулярная формация в структуре мозга, которая, как ни парадоксально, не только фильтрует информацию по коду "новое-старое", но и запускает, с помощью норадреналина, многие эмоции. Давно известны и феномены частичной потери людьми ориентации в социальных ситуациях не из-за каких-то мировоззренческих кризисов или недостатков воспитания, а из-за поражения лимбической подсистемы мозга ("синдром Клювера");

- вся жизнь психики осуществляется как бы на нескольких энергетических уровнях, отличающихся друг от друга прежде всего именно задействованностью личностных психических подсистем. Таки уровней три, что отражено на рис. 5.

Рис. 5. Поведенческо-энергетические уровни психики

Ордината графика выражает энергетические затраты, причем подчеркнем, что речь идет о психической энергии, которая всегда тратится "по минимуму" ("принцип экономии сил"), необходимому для решения типичных для такого уровня поведенческих задач; по абсциссе-время (соответственно знаки "Е" и "Т" на графике).

Для первого уровня ("1") характерна деятельность условно- и безусловно-рефлекторных систем, что естественно для поведения в несложных условиях, или для решения довольно сложных объективно (например, в спорте), но часто повторяющихся задач. Имидж представлен здесь в основном неосознанно, на уровне миметических и поведенческих привычек.

Для второго уровня ("2") нормой является следование групповым поведенческим стереотипам, и, в соответствии с принятой концепцией, роль имиджа здесь резко увеличивается.

Более того, именно этот уровень есть основной "ареал" имиджей.

Иными словами, именно этот уровень показывает глубокую связь имиджа и социума. Там, где человек оценивает ситуацию. Как слишком простую или слишком сложную, роль имиджей резко падает. Третий уровень ("3"), уровень чистого понимания, провоцируемого сложными и неточными поведенческими задачами, где имидж просто неэффективен, слишком сложен, чтобы говорить о нем в двух словах;

- Роль имиджа на третьем уровне невелика и чувствуется лишь в стартовых, чувственных же, психологических операциях, равно как и в ментальных аспектах имиджа. Такая роль обозначена на графике линией с кодом "Jm". Ее пунктирность условно отражает еще одну фундаментальную особенность личности. По представлениям автора, самосознание дискретно, прерывно. Переход с уровня на уровень может идти скачками; иначе говоря "уровневая инерция" падает от 1 к 3 уровню. Дело в том, что на высших уровнях очень велик энергетические траты, и при первой иллюзии решения сложной задачи идет "сброс " на низший уровень.

Весьма условно и приблизительно, что неизбежно при любых попытках формализации знаний о человеке, основные факторы, определяющие структуру личности, выражены на рис. 6.

Данный рисунок отражает исходные авторские представления о структуре личности и основных факторах, очевидно влияющих на бытие такой пластичной и сложной структуры.

Стержнем такой структуры выступает упоминавшийся экзистенциал (знак "Эк" на рисунке), а иными словами-функционально-деятельностная ориентация и всей психики, и личности в результате оформившегося еще в процессе изначального антропогенеза мощного влечения к психологической защите как психическому аналогу инстинкта выживания, путем социализации и интериоризации. Не исключено, что такая идея прямо подразумевалась П. Флоренским при разработке его принципа "аритмологии" психики. В данном случае отсутствует прямая ссылка, поскольку автор не уверен в своей интерпретации методологии П. Флоренского. [П. Флоренский. Сочинения. М,. 1990.]

Рис. 6. Структура личности ("Шляпа")

На каждом энергетическом уровне структуры личности (на рисунке А, В, С, Д, Е) такой экзистенциал выступает своеобразным "генератором" поведенческого поля, на факт которого указывает еще К. Левин [24], которое провоцирует метасистему несоциальных и девиантных, отклоняющихся действий, ценностей, потребностей и квазипотребностей (на рисунке-область, прилегающая к экзистенциалу, знак "nS "несоциальное") на каждом уровне структуры личности.

Таким образом, вся приведенная на рисунке структура как бы вращается (знак "Д"), рождая центробежный момент, упоминавшуюся "внешнюю" ориентацию на действие, имеющую свою специфику на каждом уровне. Причем неизбежны межуровневые связи ("1") посредством которых гипотетический "момент движения" от экзистенциала, момент психической защиты должен передаваться от уровня к уровню, первоначально плавно, а на высших уровнях-скачками меняя формы такой защиты.

На "выходном" уровне, уровне готовности к выполнению групповой роли (знак "Jm" на рисунке) роль экзистенциала минимальна, поскольку сам имидж, оформляющийся именно тут, и выражает единство группового и индивидуального опыта психологической защиты, опосредованного социальными целями человека и ситуацией. Естественно, общая логика схемы подразумевает зависимость – чем "ближе" уровень организации личности к подсознанию, дальней памяти, тем ниже роль чисто социальных ориентиров в процессах формирования имиджа (знак "Р" на рисунке обозначает область подсознания, линия "х-у"-описанную З. Фрейдом область вытесненного сознания, которая будет интересовать нас лишь в связи с ментальными аспектами имиджа.

Разумеется, дело сильно осложняется тем, что процессы формирования имиджа опосредованы микросредой человека ("М") и общедетерминирующими воздействиями микросреды, что часто переплетено самым затейливым образом.

1.3. Имидж как феномен группового поведения.

Групповое поведение есть естественный и традиционный объект социологического изучения. Для профессиональных социологов такой тезис не нуждается в аргументации, вне зависимости от интеллектуальной позиции в вопросе о предмете социологии. Для имиджелогии положение дел совсем не столь очевидно – во всяком случае, для многих имиджмейкеров вопрос о ее предмете кажется надуманным уже из-за полного отсутствия финансирования.

Принятая базовая теория прямо настаивает на выведении в фокус исследования феноменов группового поведения. Возникновение имиджа – процесс древний и выражающий более коллективистские начала становления разума на планете, нежели только опредмечивание такого разума в государственности, или, тем более, в нормах истеблишмента XX века, Имидж, представляя своеобразный ген пашей цивилизации, ген социализированного общения людей, выражает процессы хранения и использования настоящего и прошлого опыта духовной жизни, объединения людей в группы; причем процессы такого хранения и использования могут идти и бессознательно.

Признание такого статуса имиджей в естественно-историческом процессе движения разума и смены форм человеческого общежития (стороной чего является производство все более сложных систем машин и технологизация самого разума) просто логически приводит к гипотезе о существовании своеобразного "генератора" этого положения вещей. Такой "генератор" должен быть устойчив, вырабатывая, генерируя, саму необходимость имиджей, пусть разных по форме и нормативности, в любых известных социально-политических условиях. Этим "генератором" и является, прежде всего, малая социальная группа, выступающая объектом исследования в данном разделе. Предметом же изучения будут, естественно, имиджи, как сторона жизни малой социальной группы, интересующая нас как основание для ответов на следующие, как минимум, фундаментальные вопросы:

- меняется ли, и как именно, роль имиджей в жизни разных форм объединения людей (ассоциации, малые группы, коллективы, макрогруппы)?

- Выражают ли имиджи саму природу такого объединениями некий вторичный атрибут, акциденцию такого объединения?

- Как конкретно увязываются индивидуально-личностные начала и групповые нормы в бытии имиджей в социальной группе? Есть ли между ними отношения первичности?

- Что, и исходя из каких нравственных и моральных канонов, можно и нужно менять в метасистеме имиджей социальной группы, при условии накопления критического объема знаний и мотиваций для вмешательства?

В истории гуманитарных наук накоплен колоссальный объем знаний, идей и гипотез относительно различных аспектов жизни социальных групп. В данном разделе автор дипломного исследования вынужден потому ввести ряд ограничений в исследовании, чтобы избежать необходимости повторов уже известных систем аргументаций в пользу конкретных концепций, – с тем, чтобы сохранить в фокусе разговора проблемы имиджа. Приведем главные из них:

1. В разделе принимается, как аксиома, тезис о том, что любые отношения в группе опосредованы властью, причем признается рабочим подход М. Вебера, согласно которому власть есть институализированное право навязывать свою волю другим людям, вопреки оппозиции с их стороны. Неопределенности такого подхода (что такое "навязывание воли"? Что происходит при отсутствии "оппозиции"?) признаются наименьшими;

2. В разделе принимается аксиомой аргументация Т. Парсонса о том, что равновесие властных отношений в группе всегда связано с социальным неравенством, заступающим, таким образом, фундаментальной характеристикой жизни социально? группы, причем "социальное неравенство является тем бессознательно развиваемым средством, при помощи которого общество сознательно обеспечивает занятие наиболее важных постов квалифицированными специалистами" [1];

3. Без доказательств принимается подход Д. Липтопа и Т. Парсопса относительно природы групповых статусов и групповых ролей. Напомним,, что в рамках такого подхода, роль трактуется как ожидаемое в группе поведение, обусловленное статусом, а сам статус – как личностная позиция, регламентируемая формализованными правами и обязанностями в группе. Кроме того, по мысли Т. Парсонса, групповая роль имеет, как минимум, следующие характеристики: способ получения, масштаб, формализация действий, типичные эмоциональные оценки, мотивы достижения и другое [2];

4. Ролевой конфликт трактуется как необходимость освоения нескольких ролей одновременно, что преодолевается психологической операцией "преференции", то-есть выбора важности одной роли по отношению к другой;

5. В разделе почти не рассматриваются проблемы имиджей в макрогруппах, поскольку практические вопросы политического имиджа изучаются в следующей главе, кроме того, анализ таких вопросов просто очень громоздок, связан с необходимостью предварительного сравнения макросоциальных теорий, что заслуживает отдельной работы. Кроме того, ниже, по приведенным причинам, излагаются лишь самые общие тезисы стартовой модели природы социальной группы вообще.

Вполне признавая познавательный потенциал расхожих представлений о том, что общество "сделано" из малых групп, находящихся в сложном взаимодействии, отметим все же, что было бы проще всего прибегать к объяснениям через "изначальную социологичность" всей жизни человека и социальных групп. Во всяком случае, у автора всегда возникало чувство сопротивления при таких трактовках известной мысли К. Маркса о том, что человек есть совокупность общественных отношений. Видимо, элементарный вопрос о том, что такое пресловутая совокупность общественных отношений в их психическом эквиваленте, вообще не оставляет места для вульгарного экономизма в попытках понять природу имиджей и коллективизма вообще, и уж совсем наивно приписывать эту позицию системному аналитику такого интеллектуального масштаба, как К. Маркс. Напомним потому еще раз принимаемую общую логику исследования в вопросе о роли социума в возникновении имиджей в истории человечества.

Загадка формирования коллективизма не может быть объяснена только известными гипотезами о врожденном социальном инстинкте человека. Для такого объяснения необходимо учитывать следующие, как минимум, феномены:

- генетическое происхождение человека от стадных животных, причем роль такого фактора вряд ли стоит преувеличивать;

- упоминавшуюся ранее мощную боязнь личности почувствовать свой потенциал, плохо измеряемый шкалой групповых оценок, что не просто "толкает" человека в общение, но и провоцирует его к освоению норм духовной жизни общества;

- накопление опыта психологической защиты в совместном общении первобытных людей с наиболее развитой "Я-системой". Такое общение позволяло обменяться информацией о неясных опасностях, почувствовать неодинокость в своих боязнях себя;

- постепенное осознание выгодности системы постоянного общения и общежития, что позволяло выживать слабым, достигать более высокой производительности труда за счет его специализации;

- возникновение мощной инерции норм, закрепляющих такое положение вещей за счет неравенства формирования системы все более централизованной власти.

Иными словами, имидж, особенно при отсутствии письменности, и воспроизводится как особый феномен, выражающий и символизирующий необходимость ориентации индивидуальной психики на групповые нормы ради простого выживания, подавления провоцируемого различными ситуациями чувства тревожности, длительных аффектов и страстей, а так же просто в силу традиции престижности. Последняя просто бракует, снижает шанс на социальный успех для людей без имиджа или с явно неудачным имиджем.

Разумеется, такова только общая гипотеза, не учитывающая множество нюансов – например, относительно противоречий нескольких имиджей, степеней свободы для имиджей в конкретной социальной группе. Приведенная гипотеза описывает лишь общецивилизационные основы воспроизводства имиджей, которые принимают достаточно специфические формы в малой социальной группе.

В ней происходят процессы реального опредмечивания упоминавшейся ранее тяги человека к психической защите, избегания состояний, требующих высоких энергетических затрат на освоении норм, всего поля ролевых взаимодействий в малой группе. Дело даже не в факте существования таких норм и воспроизводстве тестовых испытаний для адаптеров, которые уже в стартовых испытаниях субъективно признают необходимость ориентации на социальное поведение.

В группе возникает коммуникативно-символьное поле, которое провоцирует не столько сами социальные поступки, сколько "социальную духовность", чувство групповой общности единых по качеству символов, образов и норм.

Иначе говоря, они приучают человека к стереотипно-ролевым выборам, к постоянному пользованию упоминавшимся "социальным компасом". Человек становится агентом духовной жизни общества, блокируя, чаще всего, способности, мешающие освоению групповых ценностей. Ранжируя таким образом психику, бытие малой группы ранжирует и имиджи, поскольку противоречие духовности и стереотипов гражданского поведения принимает разные формы, бракуя, отбрасывая, делая непрестижными слабосоциальные или неприспособленные для данной группы имидж.

Такова лишь общая зависимость. Она действует по разному в разных формах человеческого общежития. Рассмотрим поэтому специфику главных из таких форм.

Рис. 7. Формы социальных общностей.

На графике по абсциссе отслеживается время, по ординате-уровень сложности задач и целеполагания (S) объединений людей. Общецивилизационные основы коллективизма и имиджей, о которых уже шла речь, находятся за пределами схемы.

Стартовой точки графика выступает феномен ассоциаций (на рисунке "Лес".) Примем, в качестве минимального набора сущностных качеств ассоциаций, их нестабильность, отсутствие постоянного лидерства, наличие неосвоенных ролей (назовем это "групповой валентностью"), примерную одномерность статусов. Примерами ассоциаций являются, скажем, пассажиры троллейбуса, отдыхающие на пляже.

Автору почти неизвестны работы, фундаментально исследующие бытие ассоциаций [3]. Впрочем, при сегодняшнем положении с наукой в стране, трудно даже фантазировать на тему о финансировании исследовании ассоциаций. Автор вынужден просто апеллировать к обыденному опыту каждого, поскольку любой из нас входил в сотни ассоциаций, и изучение их автор вел с помощью простых методик включенного и невключенного наблюдения. Отметим потому, в качестве постоянно проверяемой, и не запрещенной результатами таких исследований, гипотезы, некоторые теоретические выводы относительно роли имиджей в ассоциациях.

В них часто происходит своеобразное "ранжирование" имиджей. Такое "ранжирование" идет в следующих, как минимум, направлениях:

- проверка имиджей делового повседневного общения (обеспечивает ли такой имидж оптимальное сочетание защиты от нежелательного общения и привлекательности для заданного круга лиц). Проверка, по наблюдениям автора, чаще всего, идет по двоичному коду (есть ли невыгодные качественные отличия именно моего поведения, или нет);

- опробование ситуативного лидерства и ситуативных эталонов престижного поведения.

В целом ряде ситуаций в ассоциациях некоторые выборы поведения быстро оформляются как престижные, вызывающие желание подражать, не исследуя, например, в отношениях с представителями власти (милиционер, контролер в общественном транспорте, и т. д.), в общих оценках девиантного поведения (например, по отношению к пьяным, уголовникам).

При этом, по наблюдениям автора, выдерживается примерно следующая тенденция: чем больше разброс личностных ориентации членов ассоциации тем жестче противостояние нескольких имиджей в ассоциациях, Как правило, это эталоны социализированного поведения, включая образцы ритуального поведения В субкультурах (рокеры, спортивные болельщики), и несоциализированного, оппозиционного первому. Такая тенденция имеет своеобразный период вызревания, когда столкновение упомянутых эталонов идет открыто – например, неожиданные политические дискуссии в транспорте (период перестройки), после чего тенденции уравновешиваются на типичном для данной макрогруппы уровне. Впрочем, для отслеживания более тонких зависимостей требуется, естественно, исследование с большей выборкой;

- создание системы символов общения как стороны процессов имиджеобразования. В ассоциациях вырабатывается простая привычка использовать определенный "интервал" имиджей, причем именно в ассоциациях восприятие людьми такого "интервала" ориентировано на социальные символы в одежде, обращении, мимике.

Таким образом, не продолжая данный список, можно с основанием утверждать факт решающей роли ассоциаций в выработке самой инерции социального поведения человека. В этом смысле ассоциации являются чем-то вроде первичного "социального бульона", где люди стихийно обучаются необходимости имиджа, как непременной стороны общежития.

Подчеркнем именно стихийность такого обучения. В жизни ассоциаций содержатся и символы отрицания имиджа, символы психических состояний тоски, аффектов, действий по чистым коазипотребностям и другое. Но очевидный приоритет чисто социальный микроцелей (доехать до желаемой остановки, провести время в фойе театра в антракте и пр.), совмещенный с чувствованием отчужденной общности, постоянно тренирует человека в выработке конкретных типов имиджей.

Такая стихийная ориентация людей на имиджи общения в ассоциациях выступает, видимо, и как следующее звено (наряду с упоминавшимися психическими механизмами тяги к общению и имиджам) в формировании феноменов власти. Имеющие огромный опыт общения в ассоциации, люди стремятся создать такую систему общения, где была бы возможность использовать потенциал группы в своих целях, что есть один из важнейших признаков формирования власти. Иначе говоря, опыт жизни в ассоциациях трансформирует упоминавшуюся экзистенциальную тревожность в готовность вести себя, в основном, в соответствии с ожиданиями других, в надежде использовать их потенциал для себя.

Однако большинство ассоциаций нестабильны и распадаются очень быстро (линия 1 на схеме). Лишь некоторая их часть меняет свое качество, превращаясь в малые ("социальные") группы, (на схеме-знак "гр".).

Дискуссии о природе таких групп ведутся еще с конца XIX века, начиная с известных работ классиков социологии и кончая идеями П. Лазарсфельда, Г. Блумера, А. Шюца, Д. Хоманса и других [4].

Даже простое перечисление не только подходов к природе группового поведения, но и собственно дефиниций по такому поводу, требует отдельной работы. У автора, чтобы удержать в фокусе исследования именно проблемы имиджа, остается единственный выход – принять чисто рабочий подход в этих сложнейших вопросах, хотя нередко неопределенности таких "рабочих подходов" делают весь последующий анализ чисто декоративным.

Будем понимать под малой (социальной) группой объединение людей, одновременно обладающее следующими, как минимум, характеристиками:

- число членов такого объединения очень редко превышает 40-50, причем выдерживается тенденция: чем больше превышает число реальных членов такую цифру, тем меньше срок существования такого объединения (рубеж Рингельмана);

- поведение, типичные реакции такого объединения на изменения среды не "складываются" из особенностей поведения конкретных людей, но выражает такое объединение, как целое, причем целесообразность поведения целого совсем не копирует разумность конкретного человека, в том числе и лидера. Будем называть это групповым феноменом поведения, одним из них и выступает имидж;

- упомянутые типичные реакции, или групповые эффекты поведения – прямое проявление власти, как принципиальной несиметричности воли разных людей, причем именно благодаря опыту власти группа приспосабливается к изменениям среды, или даже провоцирует выгодные изменения социальной и природной среды; – такое объединение в огромном большинстве случаев имеет стабильное лидерство, да и само по себе такое объединение явно стабильнее, чем ассоциации;

- власть в таком объединении всегда оформлена в системах групповых норм, ритуалов, ожиданий, причем именно в системах, со своей соподчиненностью, иерархией, противоречиями, отчужденностью системного качества различных норм;

- организация власти имеет несколько типичных вариантов, но, при любом из них, она должна позволять выгодные контакты с другими группами. Одной из сторон такого положения вещей является, по мысли автора, наличие формально незаполненных, вакантных ролей в группах (феномен "ролевой валентности"). При необходимости такие роли могут выполнятся членами других групп, что позволяет образование масштабных метасистем групп – прежде всего, социальных фрагментов, включая, таким образом, группы в политику.

Другими словами, группа рассматривается как особая "молекула" социума, качество которой совпадает с качеством жизни макроструктур в главном: отчуждении власти, обретающей собственные законы, возникающие из потребности психики человека, но противостоящие душе человека, как чуждые, враждебные силы.

В этом смысле упоминавшиеся принципиальные отличия, противоречия социального, витального и экзистенциального "Я" в структуре человеческой личности в группе трансформируется еще и в противоречия социального, выражающего освоение отчужденной власти, поведения, и поведения девиантного, нарушающего императивы такой власти.

Достаточно условно, учитывая пограничные эффекты, в группе можно выделить несколько взаимосвязанных подсистем поведения людей:

•осознанное социальное поведение, ориентированное на достижение выгодных и престижных ролей, общий, престижный в группе, статус, обладание символами успеха и комфорта;

•поведение по сохранению общей социальной ориентации большинства поведенческих решений и выборов. О механизмах такого поведения шла речь в предыдущих разделах, посвященных психическим аспектам имиджа, и, отчасти, при описании ассоциаций.

Мотивы такого поведения чаще всего неосознанны и сводятся, в основном, к подражанию эталонным образцам в сложных ситуациях, причем выбор таких образцов сопряжен с необходимостью психологической защиты ("есть, или, по моим представлениям, непременно будут, люди, выбравшие то же самое и потому неагрессивные а моему выбору");

- "поисковое девиантное социализированное поведение". К сожалению, автор не смог найти более простого и точного термина для обозначения целого ряда феноменов поведения людей в группе.

Речь идет о так называемых "негациях", системах поступков делающихся словно "назло" ценностям предшествующих типов поведения в группах. Подчеркнем, что мотив "негаций" не запрещается, а подразумевается групповыми нормами. Такие нормы постоянно движутся, определяются именно в ответ на наиболее мощные негаций, которые, таким образом, выполняют несколько важнейших функций: опробования конкретных групповых норм, их применимости для все новых систем поступков и реакции группы, как результата такого применения; и реализации тех сторон витального и экзистенциального "я", которые присутствуют в поведении людей и опосредуют социальные цели.

- групповое и индивидуальное девиантное поведение, заведомо нарушающее устоявшиеся групповые нормы и стереотипы, хотя такие цели далеко не всегда выступают как субъективно важнейшие.

Глава 2."Практическое изучение и анализ границ эффективности индивидуального имиджа"

Данный раздел дипломной работы посвящен достаточно техническим аспектам базовой модели природы индивидуального имиджа – выяснению границ ее применимости.

Такое знание – необходимое условие фальсифицируемости, открытости теории, претендующей хоть на какую-нибудь значимость в фундаментальных вопросах современной науки, в чем автор совершенно согласен с К. Поппером [1].

2.1. Анализ социально-психологических границ эффективности индивидуальных имиджей.

В предыдущих разделах работы автор пробовал передать свою уверенность в том, что, в конечном счете, судьба конкретных имиджей решается не упоминавшейся детерминистской "нишей", жестко провоцирующей вероятность имиджей, а волей человека, субъективно оценивающего желаемость ее заполнения своим собственным отчужденным качеством-имиджем.

Естественные и очевидные границы таких желаний, анализирующиеся в этом разделе дипломной работы – особые, "внеимиджевые" состояния человеческой души (страсти, состояния понимания, творчества, патопсихологические состояния), аномальные состояния самой группы и социального управления в целом (высшие этажи описываемой ниже в главе методики "треугольников Маслоу"), общая внутригрупповая конфликтность и социально-психологическая напряженность. Рассмотрим в данном разделе такие состояния подробнее.

Любая форма объединения людей опосредована временем его существования, и ни одна из них не является вечной. Сам факт неизбежного существования кризисных состояний любой социальной группы показывает, как кажется автору, безнадежный сентиментализм теорий, апеллирующих к некоей "внутренней гармонии" как идеалу групповых объединений. Гармония, видимо, вообще есть особая форма существования противоречия, и особенность эта каким-то образом связана с попаданием событий на идеальную временную шкалу саморазвертывания логики групповых отношений. Глубинные основы такой логики темны, и прикосновения к ним часто вызывает чувство опасности. Во всяком случае, при беседах с руководителями разного ранга автор, чаще всего, встречал попытки объяснить кризисы в трудовых коллективах не только очевидными причинами, но и тем, что такие кризисы вовсе непредсказуемы и выражают зависимость, которую можно сформулировать примерно так: "Если управленческие воздействия логичны и кажутся правильными и очевидными, но сделаны не вовремя, слишком рано или поздно, – значит, они суть неправильные и непродуманные воздействия".

Выделим потому с самого начала, и в качестве еще одной аксиомы, тезис о том, что кризисные состояния в жизни социальных групп, помимо частных связей и зависимостей, выражают и общую упоминавшуюся необходимость взрывных процессов в бытии любой системы. Разрушение сингулярности, образование планет, самой жизни (по крайней мере, в теориях абиогенеза и направленной панспермии К. Сагана, У. Крика и других-2), разума, государственности, и прежде всего-российской, дают достаточные основания для размышлений по такому поводу.

Необходимость взрывных процессов в группе связана с накоплением образцов поведения, лишь виртуально присутствующего в устоявшихся групповых нормах и ритуалах (будем далее называть такое поведение девиантным). Такие образцы поведения неустранимы, хотя бы потому, что они постоянно "проверяют", испытывают жизнеспособность чисто социальных стереотипов поведения в группе, как бы "тренируя" таким образом группу на выживаемость. Качество же и структура имиджей в группе являются еще и своеобразным индикатором накопления девиантного поведения и их групповой оценки.

Разумеется, таков лишь общий тезис к началу разговора о первом ограничении эффективности индивидуальных имиджей – роли имиджей и кризисных состояниях группы, Формальная потенция, необходимость кризисных состояний группы в данном случае объясняется прежде всего, но не исключительно, через вызревание, неравноускоренное и противоречивое, взрывных процессов, которые либо превращают группу во что-то новое (скажем, в коллектив или элемент социального фрагмента), либо губят. Во всяком случае, автор уверен в методологически житейском принципе: если в том, что ты хочешь понять, нет самоотрицания, значит тебе надо отдохнуть, ты стал явным образом ошибаться.

Кризисные состояния группы выражают, исходя из предыдущих посылок, опосредованные временем, – средой и ситуацией взрывные, энтропийные и негэнтропийные процессы. При данной трактовке общие черты таких кризисных состояний очевидны:

- бурное выплескивание социальной и психической энергии в небольшой промежуток времени;

- падение почти до нуля вероятности возврата к старым мотивам и практике функционирования после окончания кризисного состояния; плавная, или тоже взрывная, децентрализация власти, включая групповые нормы, ритуалы, имиджи, общий рост неврозов, особенно у сенситивов и шизоидов.

- почти неизбежное падение производительности труда; падение (а не рост, что, казалось бы, логично), объема актов девиантного поведения, поскольку негативные групповые оценки многих образцов такого поведения при кризисных состояниях группы пересматриваются;

- резкое изменение мотивов вхождения в группу. Например, у многих членов группы провоцируются сомнения в полезности для них именно данной группы;

- невозможность открытого единоличного лидерства, смена внешних ориентаций, и многое другое.

Всей системой таких характеристик обладает лишь масштабный социальный конфликт, вплоть до описанного впервые Э. Дюрк-геймом состояния аномии.

Однако, прежде чем попытаться приступать к исследованию и того, и другого, определим позиции относительно более конкретных причин самого факта девиантного группового поведения. Представляется целесообразным классифицировать такие причины по трем группам: генные, или врожденные, социальные и психические. Рассмотрим их подробнее.

Генные (врожденные) источники девиантного поведения. Вопрос о мере врожденности девиантного поведения – в сущности, вопрос о мере фатальности, предопределенности особого типа поведенческих актов, в том числе и в социальной группе.

Оговоримся сразу относительно попыток объяснения девиантного группового поведения через фрейдистскую гипотезу либидо, тем более, что сейчас в России такие попытки куда более популярны, чем на Западе.

По представлениям автора, термин девиантного поведения полностью бессмысленен, как и любое конвенциальное понятие вне конвенции, вне группы, или иной формы человеческого общежития. Проще всего было бы сводить сложнейшую диалектику духовной жизни группы к простому противостоянию животного родового начала в человеке и родового опыта ограничения такого начала в группе.

Вообще, фрейдистская трактовка личности как некоего "приводного ремня", не имеющего высокой значимости в психике, между первым и вторым, не представляется автору исчерпывающей.

Исходя из целого ряда данных, гипотез и теорий, автор представляет себе формирование ярких предрасположенностей к девиантному поведению примерно следующим образом.

Самый механизм формирования мозга плода показывает целый ряд врожденных комплексов человека, о которых речь шла выше – Р-комплекс, выраженные физиологические и психические предрасположенности (темперамент, мускульная сила, быстрота реакции, мощность фантазий и другое), интуитивное чувствование пространства и времени ("трансценденты"); мощную боязнь личности своих же собственных основ в психике, что описывалось и аргументировалось выше, результатом чего является врожденная склонность человека к приоритету простого подражания, копирования, над самоанализом (своеобразный психический эквивалент принципа "экономии сил" в имидже; архетипы (типа "анима", "анимус", "тень", персона", "самость", описанные в неофрейдизме), выражающие хранение опыта разнополых предков в индивидуальной психике и, возможно, общий ментальный настрой человека.

Такие врожденные комплексы человека сложным образом таятся в первом актe индивидуального поведения человека – выработке исходной эгоистической ориентации. Уже в акте рождения человек испытывает резкий дискомфорт от фундаментальной смены среды, и одно из первых ощущений, видимо, – чувствование полной зависимости от другого. Подчеркнем еще раз, что ребенок не способен на рассуждение – "мама отошла, но скоро вернется". Его первое отношение к миру вообще не знает слова "Я". Первое отношение к миру глубоко пессимистично, основано на вынужденном пользовании полезным, пока оно есть.

Результатом, – например, по описаниям неофрейдистов, – является формирование орального и анального рефлексом. Первый выражает бурный рост императивных требований к миру быть полезным для ребенка, второй – закрепляет опыт первых, чисто физиологических, удовольствий в психике (искусственное сдерживание естественных отправлений с последующим внезапным, прерывным прекращением такого сдерживания).

Оба таких процесса переплетаются в общеизвестном, с легкой руки 3.Фрейда, Эдиповом комплексе, суть которого, не повторяя известных, и ставших, видимо, общим местом в психологии положений можно сформулировать так: неизбежность одновременного поиска поведенческого эталона ("отца"), чтобы, не прибегая к анализу, достичь эгоистической цели, и обида па факт такого эталона, являющегося символом своей неполноценности. Эдипов комплекс, выступающий, кстати, и как формальная основа тяги к иррациональному, религии, далее шифруется в фундаментальных способах социализации индивида, приспособления его к общению ("конформность", "садизм","мазохизм", "любовь", "некрофилия").

Не рассматривая отдельно такие способы социализации, что далеко увело бы нас от основной линии исследования, отметим главное, исходя из уже приведенных, и далеко не исчерпывающих, характеристик врожденных причин девиантного поведения:

- девиантное поведение неизбежно уже потому, что само социализированное, опосредованное стереотипными для данной группы нормами, общение, дает слишком узкие рамки реализации даже для врожденных комплексов человека, а сублимировать такие комплексы в уже готовые формы социального поведения удается далеко не всегда;

- чем больше время жизни человека в группе, тем больше накапливается в нем нереализованный потенциал, и тем больше вспышечно, рывком, реализуется он в девиантном поведении;

- самореализация человека в девиантном поведении бурно провоцирует в нем тревожность, понимая под тревогой чувствование анонимной, неопредмеченной опасности, проявляющееся в ожидании нежелательного развития событий, что постепенно блокируется опредмечиванием тревоги на чем-либо (феномен "враг");

- девиантное поведение не является "нравственной альтернативой" поведению социальному, оно может быть гораздо более агрессивно и эгоистично; во всяком случае мысли П. Кропоткина о врожденном гуманизме человеческого разума, имеющем, таким образом, биологическую основу, кажутся автору слишком сентиментальными. Такой гуманизм может возникать только искусственно, как осмысление страданий конкретного человека и допущения аналогов у других;

- символы девиантного поведения непременно шифруются в имиджах, как второстепенный, подавленный элемент; ослабление же, по каким-то причинам, власти в группе, должно вести к пересмотру оценок таких шифров в группе, и так далее.

Социальные причины девиантного поведения. Отчасти о таких причинах речь шла ниже. Подчеркнем лишь очевидные зависимости:

- наличие образцов девиантного поведения подразумевается самой централизацией власти, которая никогда не бывает централизованной абсолютно, и, как ни парадоксально, и не нуждается в этом. Такую зависимость можно выразить в предельно абстрактной и простой формуле:

Eа. р. в. = н (А+В+С+Д+х), где:

Еа. р. в. -сумма актов реализаций властных полномочий за определенное время;

н-коэфициент погрешности измерений (средний);

А – сумма актов реализации властных полномочий официальной лидирующей

группировки;

В – "уступленная власть", те акты реализации власти, которые провоцируют, или прямо определяют, лидирующие группировки ("А"), для того, чтобы скрыть свои реальные полномочия, создать якобы стихийный настрой группы, видимость демократизма, С-власть оппозиционных группировок, стремящихся к статусу "А", но пока не достигших этого;

Д – власть авторитетных ("референтных") лиц и группировок, не входящих ни в "А", ни в "В"; неформализуемый остаток.

Очевидность факта существования блоков "В", "С", "Д" сама по себе показывает необходимость типов поведения, которые не подавляются в группе полностью ни при каких условиях, ибо, в конечном счете, это невыгодно ни группе, ни лидерам, особенно опытным. Символы такого поведения всегда присутствуют в группе и шифруются и группе целым рядом имиджей. Как уже отменилось, передать такие символы вербально трудно, но, так или иначе, они могут быть описаны прямыми ассоциациями читателями на фразы описания имиджей: "Многообещающий, но свободомыслящий сторонник лидера", "тайный оппозиционер", "авантюрист, безразличный к официальной групповой идеологии", "странный человек, безразличный к власти", "неуправляемая жсмщина-вамп",

- девиантное поведение в группе провоцируется, как уже отмечалось, имманентной для любой групповой нормы пластичностью, необходимостью утверждения только тех норм, которые не стимулируют гибель, распад группы. Имиджи такого поведения могут быть описаны, например, так: "странный, но не опасный никому человек, наивно верящий в групповые нормы больше обычного". Скажем, в романе Азольского "Степан Сергеевич" описывается герой, снабженец крупного завода, убежденный коммунист, пробующий решить проблемы снабжения, уже в брежневскую эпоху, прямо апеллируя к партийной совести чиновников – и иногда, как ни парадоксально, весьма успешно;

- прямыми стимулами девиантного поведения в группе являются неврозы, общая необходимость внутригрупповых конфликтов, воспроизводство особенно тревожащих ситуаций – от естественных (много тревожного цвета, шумов неоптимальной СВЧ) до спровоцированных внешними факторами – слухи об увольнении, банкротстве, и тому подобных. Даже столь общий обзор социальных факторов внутригруппового девиантного поведения позволяет, видимо, считать достаточно резонным вывод о том, что наиболее глубокие основы объединения людей в группе основаны не на абсолютном подавлении образцов, не подразумевавшихся в управленческих планах лидеров, а на провоцировании своеобразной "ниши" таких процессов, которая как бы "взрывается" при кризисе группы.

Психические основы девиантного поведения. Общая необходимость девиантного поведения закреплена в принципиальной несовместимости огромного потенциала человеческой психики и тех возможностей для его реализации, которые представляет система социальных ролей и норм. Такое положение вещей фиксируется в упоминавшейся выше "экзистенциальной точке" любого, даже самого социализированного, имиджа, оно регламентирует интервал, пластичность имиджей в группе.

Естественно, что некоторые из имиджей, просто по закону статистической вероятности, выходят за пределы регламентации и оцениваются как символы девиантного, отклоняющегося, поведения.

Желание психической защиты, как естественная же основа имиджа, не может быть полностью реализована в "меню" поведенческих решений и образцов, предлагаемых конкретной группой; и поиск, открытый или тайный, лучших вариантов, который часто оценивается как девиантное поведение, суть отрицание социальной защищенности, суть тяга к риску, к которой, впрочем, вполне приспособился социум, создавший индустрии спорта, казино, иллюзий масс-медиа. Адаптационные возможности социума вообще часто недооцениваются. Он, пусть с некоторым напряжением, приспособился даже к движениям анархизма и "Великого отказа" хиппи в шестидесятые годы.

Отметим также возможность психических состояний, где вероятность девиантного поведения резко растет, никогда не равна нулю даже у самых ярких конформистов. Таковы, например, состояния страстей, тяги к риску, дистресса, ревности, и другое. Даже в самых спокойных по части девиантного введения группах возможны, следовательно, вспышки конфликтов, вроде бы ничем особенно не спровоцированные, особенно, если такие состояния проявляются в стабильной части группы, включая лидеров.

Автор вполне признает фрагментарность приведенного выше обзора главных, как ему показалось, аспектов детерминации группового девиантного поведения. Он был необходим, как комментарий нескольких новых для основной линии исследования, положений:

- любой имидж есть выражение опыта социализации людей. Но такой опыт содержит в себе и практику вынужденного приспособления групповых, социальных ролей к своему формальному (но не фундаментальному) отрицанию-девиантному поведению;

- девиантное поведение возникает не только стихийно, возникая из простого столкновения индивидуального и родового в жизни группы, но и осознанно, усилиями лидеров и их сторонников, заинтересованных, например, в воспроизводстве феномена "враги" и общем апробировании правильности внедряемых норм, исходя из конъюнктуры борьбы и сотрудничества с другими группами. В опосредованном виде такие зависимости сохраняются и на уровне социальных фрагментов и сословий – достаточно вспомнить маккиавелистские тенденции сталинской группировки но (отношению к оппозиции;

- девиантное поведение столь же древнее, как и поведение социальное, и потому в имиджах в группе всегда есть своеобразные метки формально осуждаемых, по практически разрешенных групповыми нормами акцентов – скажем акцент "любитель выпить", "бабник", "картежник", "болтун", которые формально осуждаемы, но допустимы, вплоть до того, что пожилые люди добровольно уступают место в транспорте пьяным.. На уровне макроструктур такая зависимость проявляется в приспособлении централизованной государственной власти к наклонностям людей, провоцирующих их к девиантному поведению;

- учет влияния девиантного поведения на жизнь группы есть важнейший признак зрелого управления; сам же по себе объем, "ниша", такого поведения, и понимается автором под термином "социально-психологическая напряженность жизни группы" (далее – "СПН").

Девиантное и социальное поведение не альтернативы, они суть проявления единого и колоссально многостороннего процесса реализации человека с его экзистенциальными страхами и социальными мотивами в технологизации всей среды общения, вынесении, как писал Ж. -П. Сартр, своей сути в систему очеловечивания друг друга в единых формах общежития.

Видимо, именно поэтому имиджи столь притягательны для огромных масс людей, чувствующих, что если имидж и является маской, то маской сделанной не произвольно, а символизирующей что-то очень важное в их душах. Впрочем, разговор о столь фундаментальных и сложных проблемах явно находится за пределами дипломного исследования; отметим лишь, что сам факт девиантного поведения есть прямое условие и, одновременно, самоотрицание имиджа.

Рассмотрим пока более конкретные процессы оформления имиджей в ходе внутригруппового конфликта. Будем понимать под таким конфликтом ситуацию жизни группы, когда в ней оформляются не менее двух микрогруппировок, субъективно уверенных, что достичь своих целей могут только при подавлении конкурента. Примем такое определение как рабочее, хотя точек зрения по такому поводу достаточно много [3], Отметим, что, при любом подходе, необходим учет хотя бы самых основных черт внутригруппового конфликта:

1. Такой конфликт не есть другое название социально-психологической напряженности ("СПН"), которая существует всегда. Конфликт же качественное, взрывное, изменение сущности С. П. Н., характеризующее угрозы самому существованию группы;

2. Вероятность конфликта заложена в упоминавшихся неустранимых причинах девиатного поведения;

3. Конфликт всегда меняет структуру, акценты и престижность имиджей в группе.

Остальные, гораздо более конкретные закономерности, удобнее проследить, исходя из предлагаемого графика фаз внутригруппового конфликта.

Рис. 14. Фазы внутригруппового конфликта.

Условные обозначения:

А-уровень активности группировок, в приближенном виде устанавливаемый как соотношение действий группировок по достижению власти п группе и простой борьбе с противником, а также как действия, предпринимаемыми группировками и не подпадающие формально под простое выполнение служебных обязанностей, Т-время; 1, 2, 3, 4-наименования (коды) фаз конфликтов; В-события, являющиеся своеобразной "высшей точкой" конфликта.

Первая ("1") фаза конфликта характеризуется ускоренным, но неравномерным развертыванием внутригрупповых противоречий. Насколько известно автору, точные признаки перерастания С. П. Н. в первую фазу конфликта еще не отработаны достаточно, для более или менее точного прогнозирования. Можно лишь отметить некоторые наблюдения, которые кажутся автору, на основе полутора десятков лет социологических и психологических работ, достаточно симптоматичными. Подчеркнем, что речь идет именно о процессах, характеризующих С. П. Н., но встречающихся довольно редко, лишь в особых обстоятельствах самоотрицания ею собственного качества. Таковы, например, процессы:

- общего роста тревожности, что особенно четко отслеживается сенситивами, для которых высокая роль интуитивных, неосознанных ощущении" является нормой;

- рост не вполне мотивированных обращений к лидерам для того, чтобы уяснить, или просто почувствовать, их отношение к возможному конфликту;

- резкое падение сопричастности, бурные увеличения диад, – видимо, такие процессы до какой-то степени объясняются интуитивными попытками людей сблокировать неприятные моменты общегруппового общения;

- падение производительности труда;

- рост недоверия к рациональным объяснениям групповых неудач, что суть питательная почва для будущего опредмечивания такого недоверия на фантоме "враги", и так далее.

Разумеется, вывод об увеличении вероятности конфликта можно делать при совпадении всех признаков и делая поправку на отсутствие фундаментальной модели прогноза (по крайней мере, в рамках методологии теории катастроф, а не простого метода пролонгирования).

Социально-психологическая напряженность выступает как бы мощной ракетой-носителем, "выводящей на орбиту" собственно внутригрупповой конфликт. В момент такого "вывода" имиджи в группе либо остаются прежними, либо в них растет значимость девиантных символов; но, в любом случае, формы регламентации девиантного поведения в группе существенно не меняются, – иначе конфликта просто не возникало бы, одной из формальных причин конфликта и является недейственность, консерватизм форм регламентации девиантного поведения в группе.

Собственно формальной точкой старта конфликта является, видимо, оформление микрогрупп с реальным лидерством и противостоящей идеологией и мифологией и, почти всегда, сравнимым уровнем престижности в масштабах группы. Подчеркнем, однако, что особенностью именно первой фазы является психологическое "сохранение мостов"; готовность отступить при жестком сопротивлении, открытая оппозиция ранее действовавшим или формально провозглашенным целям группы практически не наблюдается.

Именно появление "группы риска", конфликтеров, которым, в случае проигрыша, грозят серьезные санкции, отделяет первую и вторую ("2") фазу конфликта.

Наиболее достоверными процессами движения имиджей на первой фазе внутригруппового конфликта можно, с достаточной долей уверенности, можно считать:

- оформление нескольких эталонных имиджей, как правило, лидеров группировок, на которые переориентируется заметное количество людей, что символизирует плавную децентрализацию власти (факт таких имиджей признали более 85% респондентов);

- общий рост значимости символов девиантного поведения в обычных имиджах, что объективно провоцируется ситуацией и, отчасти, оппозиционными лидерами (рост немотивированной тревожности признали около 43% опрошенных участников последующего конфликта в упоминавшихся исследованиях, большинство);

- очень часто – рост растерянности официальных лидеров, имидж которых перестает быть действенным;

Отметим также довольно странный процесс более общего плана. На первой фазе конфликта впервые появляются люди, которым нравится обстановка, когда практика обычных имиджей рушится, контроль же за их собственными имиджами ослабевает.

Все это позволяет им нарушать обычные нормы, митинговать вместо работы, ощущать свою значимость, и так далее. Они и являются проводниками девиантных образцов поведения, легко психологически заражая друг друга и новых членов группы.

Другими словами, уже первый этап развертывания внутригруппового конфликта показывает, что ослабевание централизованной власти всегда сопровождается общим снижением роли имиджей в группе при постепенном аккумулировании эталонных имиджей в оппозиционных микрогруппах.

Первый этап конфликта может быть оборван управленческими воздействиями, обзор которых достаточно отработан в западных методиках цикла (стиля) управления "мягкая волна". Если этого не происходит, конфликт вступает во вторую фазу ("2" на схеме). Как уже отмечалось, одной из главных меток такой фазы является формирование группы "конфликтеров", известных уже большинству группы, и для которых мягкое отступление маловероятно.

2.2. Предложение возможных путей управления индивидуальным имиджем.

В данном разделе фундаментальные проблемы управленческих теорий интересовали нас с единственной стороны-понимания границ эффективности индивидуальных имиджей и потенциала управления в движении таких границ. Отметим потому главную особенность управления по отношению к движению метасистем имиджей.

Согласно известному началу термодинамики, любая изолированная система развивается по направлению роста энтропии, по направлению своего распада, гибели. Производственные системы, даже самые сложные и автоматизированные, распалялись бы, и силу такого закона, быстро и необратимо, если бы не особый, неизвестный в неживой природе, феномен управления. Управление в принципе может блокировать рост энтропии на длительное время, и, следовательно, оно генерирует энергию внутри системы – по крайней мере, может это делать, – используя разум людей, силу объединения. Такую идею "негэнтропии" управления впервые высказал ныне незаслуженно забытый русский философ С. Подолинский [6].

Стороной такого парадокса генерирования энергии через организацию людей, организацию и стимулирование их мотивов, фантазий, интеллекта – то-есть невещественной субстанции разума, является имидж руководителя. Он имеет ярко выраженную специфику по отношению к обычным индивидуальным имиджам.

Иными словами, важнейшее ограничение эффективности индивидуального имиджа – подчинение эталонности имиджа руководителя. Попробуем исследовать столь парадоксальный статус имиджа руководителя, изучая последовательно его основные характеристики и особенности его применения в различных управленческих ситуациях. Примем, в качестве базового, простейшее понимание управления, как "системы осознанных воздействии на мотивацию, планирование и контроль результатов труда, позволяющей достигнуть целей организации" [7], а в качестве базовой гипотезы тезис о том, что имидж руководителя одновременно выражает необходимость, уровни, цикличность, сценарии управления и личные качества и символы руководителя.

Первой и очевидной особенностью имиджа руководителя и является его функциональная ориентация на организацию людей.

Иными словами, было бы явной ошибкой исследовать законы бытия имиджа руководителя, просто перенося, экстраполируя, законы индивидуального имиджа на жизнь производства. Имидж руководителя выступает не только символом, кодом, но и средством организации людей для достижения целей производства, и, в этом смысле, выступает равноправным элементом оргсреды производства.

Вo-вторых, чем лучше, отработаннее имидж руководителя высокого ранга, тем в большей степени он выражает системное единство основных сторон жизни производства, что хорошо показывают известнее "треугольники Маслоу". Трактовка автором идей Маслоу комментируется рис. 8.

Рис. 8. Системная организация сторон жизни производства.

На рис. 8, тремя треугольниками изображены основные стороны жизни производства: жизнь конкретного работника на производстве (знак "Я" на схеме; жизнь производственных групп, ассоциаций и коллективов (знак "Мы" на схеме) и бытие оргсреды (знак "оргсреда").

Под оргсредой, в данном случае, имеется ввиду искусственно создаваемая система факторов, регламентирующих воспроизводство, распределение, заполнение и автоподрегулирование основных социально-производственных и управленческих ролей, Форма треугольников выбрана для демонстрации трудностей перехода ко все более высоким уровням развития таких сторон жизни производства, любой сбой ведет к отбрасыванию "вниз" (на схеме большая вероятность низших уровней отражена стрелкой со знаком "V"). Развитие по линии "Я" подразумевает уровни: господство утилитарного материального интереса, возникновение привычки к выполнению заданной роли; ориентации на престиж, мастерство, и, как высший уровень, ориентации на самореализацию, на работу по призванию. Каждый следующий уровень (как и в других "треугольниках") не отрицает, но трансформирует, осваивает, развивает мотивацию предшествующего, требует дополнительных энергетических затрат, без которых быстро, в соответствии с упоминавшимся началом термодинамики, разрушается. По линии "Мы" основные уровни: включение в группу на производстве с господством чисто эгоистических целей; освоение групповых ролей и интереса (с подуровнем появления первых "диад"); появление коллектива, с признанной, ясной и одобренной большинством общей целью и высоким, потому, уровнем групповой сопричастности.

По третьему "треугольнику" уровни еще более очевидны: ориентация оргсреды на отчужденные макро- и микроэкономические параметры (план, выполнение распоряжений, вал и так далее); на прибыль; на престиж предприятия; регулировка но маркетингу.

Основной закон корреляции в производственных системах всех трех сторон можно сформулировать так: выравнивание уровней развитости всех сторон жизни производства идет по минимуму, то есть по слабейшей. Например, в случае, когда на производстве есть сильные мастера, хорошая оргсреда, но коллектив раздираем конфликтами, произойдет, скорее всего, утрата первых двух достижений, чем "подтягивание" отстающей стороны.

По представлениям автора, при равномерном достижении уровня престижа по всем "треугольникам" формируются основные управленческие зависимости передовой капиталистической фирмы, что бывает, совсем не так часто. В принципе, нет запрета и на объединение треугольников по "пикам", что есть кратчайшая, и потому неполная, характеристика классического марксистского социализма Впрочем, такое объединение маловероятно; часто возникает ощущение едва ли не мистического плана, какого-то "демона" вблизи вершин "треугольников", который и препятствует продвижению. Такая мысль возникает, скажем, при ознакомлении с опытом организации японских предприятий [8].

По представлениям автора, приведенная трактовка хорошо показывает принципиальную ограниченность функционирования имиджей в управленческих системах. Ее можно сформулировать так: имиджи в управлении ориентированны на равнодействующую процессов, описываемых приведенными "треугольниками". Причем развитие такой равнодействующей ведет к бурному сужению роли имиджей по достижению, крайне маловероятному для большинства предприятий, вершин "треугольников".

Таким образом, неверно формально очевидное утверждение: имидж есть естественный атрибут управления. Это утверждение просто абсолютизирует современные и привычные стадии развития производства в "дотехнотронную эру."

Управлять можно и без них. Упоминавшиеся опыты с Т-группами убедительно показывают это.

Так или иначе, но в имидже руководителя всегда скрещиваются символы соответствия всех сторон жизни предприятия:

> "Я"-символы, показывающие личность самого руководителя и уровень открытости, его для других, опредмечивания на нем индивидуальных ожиданий работников;

> "Мы"-символы, показывающие принадлежность руководителя к конкретной социальной группе;

> "Макросимволы", выражающие принадлежность к жизни конкретного предприятия, нормы и стереотипы такой жизни,

В-третьих, имидж руководителя имеет гораздо меньше степеней свободы, чем обычный индивидуальный имидж – хотя, естественно, он выражает бытие такого имиджа на производстве.

Поясним такую мысль на рис. 9.

Рис. 9. Координаты имиджа руководителя.

Данная схема весьма условно описывает глобальные зависимости, "координаты" имиджа руководителя. Его конструирование не может быть произвольным, руководитель вынужден учитывать ряд дополнительных, по сравнению с уже приводившимися (знак "психологические и социальные детерминанты" на схеме), факторов: групповые ожидания того, каким должен быть руководитель (на схеме знак "ожидания"), а также общая логика эффективного управления (знак "логика управления"), о которой речь пойдет ниже, с пограничными заштрихованными областями.

Все такие факторы перекрещиваются, в результате, в так называемой зоне прощаемых управленческих ошибок, где имидж руководителя, именно с данными степенями свободы, позволяет реально управлять (знак "З. П. У. О. " на схеме).

Выход из такой зоны либо просто рискован (знак "риск" па схеме), разрушителен для психики самого носителя имиджа, либо нарушает групповые ожидания, логику управления, психические детерминанты формирования имиджа, и так далее, что может дать управленческий эффект лишь при тщательной подготовке; чаще же всего результат открыто негативный-разрыв управленческих связей и норм.

При выработке имиджа руководитель вынужден учитывать такие координаты (пунктирные линии внутри З. П. У. О. на схеме), оценивая их субъективно. На схеме, в качестве примера, приведен гипотетический выбор руководителя, строящего имидж в основном по линии "риск" (знак "Jm" на схеме), что рекомендуется лишь в исключительных случаях, на второй фазе конфликта.

"Вытягивание", ориентация имиджа лишь по оси "ожидания" чревато простым популизмом, по линии "логика управления"-отчуждением от многих микрогрупп. Одно из правил конструирования имиджа руководителя, таким образом – учет, пусть не с равным рейтингом, всех координатных осей. Иными словами, существует, если можно так выразиться, "эргономическое проектирование" имиджа руководителя, так как только при "эргономическом проектировании новой деятельности целесообразно начинать ее описание с отдельных задач, решение которых можно алгоритмизировать в информационной и параметрической форме... Совокупность таких задач, вообще говоря, представляет собой "нечеткое множество" [9].

В-четвертых, логика управления, оказывая мощные полевые воздействия на процессы формирования, применения и корректировки имиджа руководителя, накладывает дополнительные поведенческие ограничения на жизнь руководителя

Разумеется, анализ всего спектра проблем, шифрованных в термине логики управления, требует отдельной работы и далеко увело бы нас от основной линии исследования. Подчеркнем лишь наиболее важные для такой линии аспекты логики управления. Один из них связан с корреляцией сложности управления и производства, что может быть описано известным графиком Эшби:

Рис. 10. Корреляция сложности производства и управления.

Общую зависимость, выраженную графиком, можно сформулировать так: существует пороговый предел, после которого управление, чтобы быть эффективным, должно усложняться опережающими, по сравнению с ростом сложности производства, темпами; причем, рано или поздно управление станет сложнее самого производства, что диктует либо разукрупнение (приватизацию, в одном из вариантов) производства, либо парадокс "управления управлением".

Представляется очевидным, что роль имиджа руководителя плавно растет вместе со сложностями управления, причем с какого-то порогового предела имидж становится практически единственной информацией о руководителе высокого ранга для подчиненных (по сути, такой имидж является политическим, – во всяком случае, механизмы их отработки очень похожи).

Другой аспект связан с феноменом стиля руководства, как алгоритма бытия руководителя в упоминавшейся зоне прощаемых управленческих ошибок. Известный список таких стилей не так велик и может быть выражен простейшей шкалой, отображенной на рис. 11.

Рис. 11. Шкала известных стилей руководства.

Полюса шкалы описывают стиль Тейлора, основанный на отношении к работнику, как существу безнадежно ленивому, которое надо заставить производительно работать, "выжать" из него производительный труд; и система М. Мэйо, исходящего из признания врожденной склонности человека к творчеству, дело управленца – стимулировать, или, по крайней мере, не мешать таким процессам (доктрина "человеческих отношений в промышленности" о ходе Хотторнскнх экспериментов в 30-е гг.).

Пунктиром обрисована область, где сейчас ищется оптимальный вариант руководства. Один из вариантов такого поиска – стиль руководства с условным названием "мягкая волна". Основные принципы такого стиля:

•психологизм, определение статуса самого руководителя, как человека, помогающего подчиненным захотеть того, что выгодно для предприятия: общение с подчиненными, строительство имиджа – главное направление деятельности руководителя;

• признание высшей целью деятельности руководителя не прибыли, и не воспроизводства хорошего морально-психологического климата в коллективе, а продвижение по упоминавшимся "треугольникам Маслоу";

•яркая функциональность, подчинение, о случае неизбежного выбора, нравственных и моральных норм функциональной ориентации на продвижение по "треугольникам";

•принцип наращивания управленческих воздействий при возникновении трудностей от мягких ко все более жестким, принцип запрета демократических процедур сверх необходимого минимума, и так далее.

Стиль "мягкая волна", как и любой стиль руководства, отрабатывает и аргументирует довольно жесткие поведенческие рекомендации руководителю в типичных управленческих ситуациях обхода, деловых переговоров, публичной речи, конфликта, подбора и использования "команды", и так долее. Поэтому руководитель резко ограничен в свободе воли, частые выходы из "поведенческих ниш", регламентированных логикой стиля управления, ведет к падению популярности, снижению эффективности его работы.

Автор не раз наблюдал, например, типичные ошибки руководителей при построении имиджа:

- унифицированность имиджа, неумение менять его, или просто использовать другой имидж, при общении с разными людьми и аудиториями, особенно по линии "команда"-остальные подчиненные, Вообще, одной из важнейших характеристик имиджа руководителя является его пластичность, переключаемость;

- игнорирование иерархии обид в общении. Применение имиджа должно, в идеале, адаптировано к конкретным людям, учитывая, прежде всего, их склонность обижаться на то, что не спросили совета в пределах компетенции, не поощрили за успех, наказали за чужую вину, или вовсе не заметили, его новых ориентации (например, во внешнем виде); не выслушали жалобу, и так далее;

- закрытость, излишняя "солидность" имиджа. Конечно, не приходится спорить с тем, что "задача руководителя – поставить четкую цель, выделить в ней те составляющие, которые обеспечивают ее достижение, определить последовательность взаимодействий этих составляющих, указать контрольные точки и промежуточные результаты в деятельности исполнителей. Так составляются, скажем, сетевые графики. " [10].

Но очень много зависит от меры освоения подчиненными таких задач, их совместимости с личными интересами в группах, что в огромной степени зависит именно от имиджа руководителя.

В-пятых, имидж руководителя, как и имидж политика, омассовлен. Автор не нашел более удачного термина для обозначения феномена воспроизводства постоянных стимулов отношения руководителя к подчиненным как к абстрактному символу пользы или вреда для того, что он считает своим предприятием, провоцируя в себе ревность ко всему, что угрожает такому положению вещей.

Рассмотрим соответствующую схему.

Рис. 12. Общие принципы организации власти на производстве.

В силу осознанного воздействия извне (блок "А" на схеме), просто из-за изменений конъюнктуры (блок "В" на схеме), или в соответствии со своими намерениями, высшие органы власти на производстве (знак "В. О. ") инициируют управленческие действия (знак сигнала на схеме), которые, о основном, осуществляются управленческими органами на местах (знак "У. о. ").

Такие органы заметно трансформируют управленческий сигнал (знак на схеме), по целому ряду причин – тут и простой закон "испорченного телефона", и желание увеличить именно свой рейтинг популярности, и нехитрое желание "поиграть во власть", и корысть. Через целый ряд систем воздействий, мероприятий, обозначенных на схеме большими стрелками, управленческие органы меняют микросреды человека, мотивацию, предметы и средства его труда – через политику материального поощрения, дисциплинарную политику, кадры и тик далее.

В результате в микросреде работника (знак "м/с" на схеме), не сводимой просто к рабочему месту, возникают процессы, стимулирующие работника к заданному сигналом кругу действий (знак "+" на схеме), блокирующие такие процессы (знак"-"на схеме), или безразличные к таким целям (знак"="на схеме). Подчеркнем, что речь идет именно о стимулах, которыми субъекты производства (работники или группы работников), могут пользоваться, или нет (знак "Ч" на схеме). Кроме того, все управленческие органы стремятся воздействовать и напрямую, на саму мотивацию работников, и прежде всего, через идеологические воздействия и собственные имиджи (знак "Jm" на схеме) рождая своеобразный "феномен ореола", учет имиджей руководителей в мотивации конкретных работников.

Оценка же эффективности работы всей системы идет по нескольким критериям: вещественным, материальным результатам труда (знак "Р. Т. " па схеме), но отсутствию организованного и стихийно-психологического сопротивления поле управленческих органов со стороны достаточно большой группы работников (ключевые специалисты, бригадиры), а так же по интуитивному критерию отсутствия видимых возмущений, инерционности работы системы.

В ходе работ по аттестации управленческой грамотности, и особенно по результатам психоанализа, автор не раз убеждался, что омассовленное, стихийно блокирующее многие аспекты психики, отношение к работникам типично примерно для 45 % опрошенных.

Приведем для примера, те действия, которые вынужден осуществлять руководитель, признающий логику "мягкой волны" в общении с подчиненными и по совершенствованию организационной среды производства:

=> формировать, проверять и использовать "команду" по особым правилам, о которых речь пойдет ниже; быть в ней лидером, поскольку существование оппозиционного лидера в команде слишком опасно; иметь в "команде" особый имидж, поощряющий и выделяющий именно данную группу лиц;

=> поддерживать отношения легкой конфликтности между возможными конкурентами, чаще всего в среде опорных специалистов, формальных и неформальных оппозиционных лидеров, для чего необходимо быстро и точно менять имидж;

=> постоянно поддерживать свой авторитет, – во всяком случае, не уменьшать его, – в обходе, в публичных выступлениях, на деловых переговорах, и так далее; для чего необходимо просто знать групповые мнения подчиненных;

=> формировать "мозговой центр" управления, занимающийся вопросами стратегии, и иметь соответствующий имидж именно для работы с интеллектуалами;

=> не реже раза в год испытывать организационные связи в группах на прочность, имитируя сложную ситуацию при своем отсутствии; лично поощрять отличившихся, поддерживать корпоративный дух коллектива, представительствовать, и так далее. Легко увидеть, что необходимость именно таких поведенческих актов накладывает ряд дополнительных ограничений па имидж руководителя, который, таким образом, включает в себя следующие, кик минимум, "блоки":

- символы и стереотипы омассовления, права оценивать других по неясным для них критериям абстрактной системы власти, что лежит в основе известного феномена харизмы, иррационального оттенка авторитета руководителя;

- символы и стереотипы классического группового лидерства, так как, и противном случае, руководитель просто теряет свой статус;

- символы социальной конформности, признания фундаментальных "правил игры" группового общения;

- личные символы имиджа.

Системность объединения таких блоков, степень учета ситуации, личных качеств партнера по общению – все это и есть степени свободы руководителя в построении имиджа и, в этом смысле, его индивидуальность, вариативность поведенческих выборов, ограничены. Такое, объективное существующее, ограничение не проходит даром и для психики руководителя.

Руководитель же имеет заметно меньше таких возможностей "спрятаться в любое "Мы", его имидж в центре внимания, и индивидуальность его подвергается потому сильным испытаниям. Видимо, все же права В. Л. Данилова, когда постулирует такую зависимость точно и грубо. "Я не хочу обманывать читателя, – пишет она, – развитие индивидуальности – это не психологическая проблема" [11].

Не случайно, скажем, одна из редких фобий руководителей – полное отождествление, когда человек чувствует себя руководителем постоянно, даже дома, в одиночестве, на отдыхе, требуя от окружающих соответствующего обращения.

Поэтому кажутся наивными распространенные сейчас представления о том, что руководители есть абстрактные пассионарии, патологически тянущиеся к некоей абстрактной власти над людьми. Об этом свидетельствует, например, перечень наиболее абстрактных жалоб руководителей, который автор составил в ходе исследований из любопытства (1998-1999 гг., опрошено около 100 руководителей, критерием являлось наличие не менее 5 подчиненных, гг. Рязань, Владивосток, Тамбов):

- психологическое одиночество в рабочее время. Отметим, что, чем опытнее руководитель, тем чаще он приходит к выводу о нежелательности близких, интимных, отношений с подчиненными, что провоцирует зависть, слухи, конфликты в "команде";

постоянное невротическое напряжение, связанное с жесткой необходимостью имиджа;

- плавное и неравноускоренное падение интереса к стратегическим вопросам из-за текучки и появления интеллектуальных конкурентов;

- психологическая усталостность от конкретных людей, особенно начальства;

- боязнь управленческой и психологической ошибки, потери работы, что часто ведет к неврозам.

Попробуем прокомментировать основные зависимости и тенденции формирования и использования имиджа руководителя на примере некоторых типичных управленческих ситуаций. Скажем, при параллельном опросе подчиненных и их руководителей выяснилась любопытная тенденция: последние ставили по уровню важности обход на 6-7 место в предложенном "меню" (12 вариантов: прием, представительство, обход, подбор "команды" и другое), тогда как подчиненные считают главным фактором оценки конкретного руководителя личное с ними общение, что прежде всего возможно на обходе (более 76% ответов).

Будем понимать под обходом одно из основных управленческих действий по контролю и регулированию жизни производства через личное общение руководителей с работниками на рабочих местах. В сущности, обход есть генеральная практика имиджа руководителя. Между тем, когда автор просил руководителей назвать важнейшее для них управленческое действие (нестандартизированное интервью), лишь 20 % вообще вспомнили об обходе.

По наблюдениям автора, именно в обходе руководители чаще делают грубые психологические ошибки:

- встречаются на обходе с членами "команды" и, наоборот, избегают встреч с психологически трудными для них людьми;

- делают замечания подчиненным им руководителям в присутствии работников;

- обходят, без острой необходимости, все подразделения, без исключения;

- игнорируют факторы своего плохого самочувствия, раздраженности, и так далее.

Такие ошибки прямо показывают реальности практического использования имиджа людьми, которые по статусу обязаны быть профессионалами в этой области.

Не анализируя диалектику обхода с точки зрения технологии управленческих действий, что выходило бы за рамки разговора именно об имиджах, подчеркнем лишь особенности требований к структуре и функциям имиджа руководителя на обходе.

Во-первых, исходя из методологии "мягкой волны" практика обхода дает несколько морфем бытия имиджа:

- встреча-фрагмент, когда время беседы очень невелико, и цель применения имиджа – вызвать симпатию к себе, или, по крайней мере, не ухудшить отношение к себе, путем обмена несколькими фразами. Здесь очень велика роль невербальных символов, которые должны вызвать у партнера ощущение "открытости руководителя", его готовности к выслушиванию, помощи, развитию отношений;

- функционально-управленческая встреча, когда руководитель встречается с заранее намеченным кругом лиц для передачи информации или распоряжений;

- беседа, оформленная, как случайная. Подбор кандидатов для такой встречи идет заранее, из числа людей, наиболее нужных для руководителя, и, одновременно, психологически наиболее трудных.

Такая беседа есть важнейшее направление работы руководителя, поскольку его отношения с людьми важнейший фрагмент его благосостояния, так как "хотя благосостояние и определяется как некоторое состояние человеческих чувств, оно может получить экономическое выражение и быть количественно измерено" [16].

Быть готовым к таким беседам на обходе – прямой долг опытного стремящегося иметь дневники имиджа для наиболее важных руководителей-членов "команды, опорных специалистов, лидеров в микроколлективах. Такая готовность подразумевает умение терпеть недоброжелательность "трудных людей", создавать постоянно упоминавшиеся "фантомы общих целей", не допускать больших пауз в разговоре, знать болевые I точки партнеров, и так далее.

Все три вида ситуаций применения имиджа руководителя при обходе выражают, по мысли автора, необходимость проецирования общих законов организации власти па производстве па общение людей с разными социальными статусами и, следовательно, имиджей как стороны такого общения.

Такие зависимости легко отслеживаются и в особой области управления – подборе и использовании "команды" руководителя.

Автору почти неизвестны, к сожалению, работы, фундаментально изучающие многосторонние и противоречивые проблемы "команды". Примем рабочим определением "команды" внештатное, неофициальное подразделение, деятельность которого регламентируется только волей и целями руководителя, групповыми интересами и классическими эффектами группового поведения.

Существование таких подразделений, как правило, не афишируется, но на вопрос о мере необходимости ее в упоминавшихся исследованиях 73% руководителей со стажем до 3 лет отметили абсолютную полезность команды в управлении, со стажем от 3 до 10 лет – около 80%, и почти 100% – со стажем более 10 лет. Автор не раз был участником дискуссий о принципах подбора в команду. Вариантов фундаментальных принципов такого рода немного: либо первым "фильтром" кандидатов ("кадровый резерв") является компетентность (и тогда вероятны большие проблемы по части совместимости членов "команды"), либо симпатия, преданность руководителю (с вероятными проблемами с компетентностью). Исследуя более 30 кампаний подбора кадров в преуспевающие фирмы (система подбора "старт"), автор дипломного исследования пришел к выводу о соотношений симпатий руководителей к таким вариантом примерно 1:5.

Такая зависимость в подборе кадров "команды" отражена на рис. 13, который, видимо, не требует особенных комментариев.

Рис. 13. Практика подбора управленческой "команды".

Думается, такое распределение не случайно. Команда не может иметь автономного лидера, она суть рычаг, способ совершенствования имиджа руководителя, чаще всего неизвестный реципиентам. Недостаток идей и компетенции можно блокировать обучением или созданием параллельного "мозгового центра" интеллектуалов, не входящих в "команду".

Важность, приоритетность совершенствования имиджа руководителя отражена в распределении ролей в "команде". Структура таких ролей подразумевает:

- -службу "разведки", сбора информации, замыкающуюся, как правило, на кадровика, секретаршу или специально подобранного психолога (социолога), начальника отдела маркетинга;

- -службу генерации стратегических идей или связи с отдельным "мозговым центром";

- -службы юридической экспертизы;

- -службу представительства и обеспечения деловых переговоров;

- -службы связи с государственными органами ("крыша"), а также несколько проверенных порученцев.

Более подробный разговор о феномене управленческой "команды" и других видах конкретных управленческих действий (деловые переговоры, особенно их современный вариант "Гарвардского проекта", публичная речь, прием, планирование) выходит за пределы тематики раздела. Отметим лишь жесткие правила, установленные в ходе упоминавшихся опросов опытных руководителей: нельзя допускать параллельного лидерства, нельзя прощать утечки секретной информации, соблюдать в ней официальные статусы, надо выбрать открытый (тогда возможна высокая ротация кадров) или тайный (тогда падает эффективность использования) вариант ее бытия, и так далее.

Приведенных зависимостей, видимо, достаточно для общих выводов о роли управления в движении индивидуальных имиджей:

- управление подразумевает использование индивидуальных имиджей, и прежде всего имиджей руководителей, но не сводится к этому;

- общая система факторов воспроизводства имиджей лишь отчасти поддается управлению, корни управления и имиджей заметно отличаются;

- центральными и наиболее очевидными примерами использования имиджей в управлении является имидж и стиль управления руководителя, а также многие стороны конкретных управленческих действий;

- имиджи в системе управления достаточно пластичны, "позволяя" свободу воли человека;

- управление в целом выражает многовековой опыт приспособления общества вообще, и сферы его материального производства, в частности, к диалектике духовной жизни человека, и уже поэтому его эффективность может быть измерена лишь комплексно, вариантом чего является приводившийся в тексте метод "треугольников Маслоу", и так далее.

Так или иначе, но, по представлениям автора, сам факт экономической детерминации человеческой жизни возможен только как готовность большинства людей к отчужденному совместному труду-готовности, показывающей важность управления как способа совместного бытия, но способа, который вовсе не отрицает известную мысль В. Шекспира: мы сделаны из того же вещества, что и наши сны.

Заключение.

Одной из печальных особенностей нашего времени стало все более частое употребление вопроса – быть или казаться вместо вопроса стоит ли быть вообще. Умение психологически прятаться, мимикрировать, использовать ложные морфемы своей сути, чтобы достичь социального успехи стило общим местом выживания человеческой души в машинной цивилизации. Такие процессы прямо провоцируют интерес к имиджа.

Рождение любого нового направления в движении науки связано, видимо, либо с тайной, темной логикой самой науки, либо с простой потребностью в таком направлении, что, по меткому замечанию Ф. Энгельса, движет науку быстрее десятка университетов.

О мощи общественной потребности в развитии имиджологии говорить не приходится: живя в "граде земном", постоянно сталкиваясь с невеселым законом приоритетного саморазвертывания зла, что еще персы называли "стрелой Аримана", мы вынуждены интересоваться имиджами, как простейшим способом психологической защиты, да еще дающим шанс на социальный успех.

Логика же науки значительно запутаннее. По мысли Т. Куна, вообще говоря, наука развивается парадигмами, когда познавательный потенциал фундаментальных открытий сначала развивается скачкообразно, а потом исчерпывается (парадигма Птолемея, Коперника, Ньютона). По представлениям автора настоящего дипломного исследования, фундаментальные представления об истине не накапливаются, а развиваются спиральными парадигмами, одновременно наследуя и отрицая предшествующие взгляды. Кризисы, разрывы парадигм сопровождаются преувеличением роли математики, возникновением замкнутых псевдонаучных сект, мощными психологическими кризисами самих ученых, распространением мистики.

Становление имиджелогии потому является, видимо, как продолжением общих традиций социологического и социально-психологического знания, так и свидетельством статусного кризиса в естественных наук – иначе трудно объяснить болезненную тягу к проблемам имиджа у астрологов, колдунов, экстрасенсов.

В условиях такого "социального заказа" многие ученые оказались людьми, любящими успех больше, чем исследования причин тяги людей к успеху, и ответили на такой заказ десятками достаточно сомнительных с точки зрения высокой науки "прикладными рекомендациями" о том, как завоевать расположение, узнать суть другого по его ладони, понравиться именно конкретному мужчине, а не святым отцам, и так далее.

Автор потому в данной работе предпринял попытку придать хоть какую-то упорядоченность "теории среднего уровня", претендующей на понимание хотя бы некоторых фундаментальных свойств имиджа, которая, кажется, практически мало кого уже интересует. Об успехе такой попытки судить читателю работы, – но, во всяком случае, без попыток такого рода имиджелогия просто не будет иметь ориентиров, отделяющих научные прикладные исследования от откровенных фальсификаций. С этой целью в работе была принята логика восхождения от абстрактного, природы имиджей как способа существования духовной жизни общества, к конкретному, возможным социальным технологиям практического их конструирования.

Станут ли попытки формирования фундаментальных моделей природы имиджа магистральным направлением современной имиджелогии, покажет будущее

Реальных же направлений, по которым может пойти дальнейшее развитие имиджелогии, множество:

- уточнение и конкурентная борьба различных трактовок природы самого имиджа и его роли в жизни психики, социума и мира в целом;

- формирование конкретных теорий среднего уровня – например, в изучении поколенческих имиджей, распределении качественных особенностей имиджей по половозрастным, расселенческим, демографическим признакам;

- учет психологии имиджей в нейропсихологии, социальной психологии, групповой психотерапии, и так далее;

- религию и уточнение психодиагностики, социологии межличностных коммуникаций, использование материалов имиджелогии и обучении, профилактике современных неврозов;

- развитие теорий нейролингвистического программирования как особого пограничного направления уже в самой имиджелогии;

- формирование целой индустрии имиджмейкерства, наработка систем банков компьютерных данных по психологии политической борьбы и эффективности ее конкретных приемов, и так далее.

Пока же можно с уверенностью отметить лишь одно – практика современной имиджелогии показывает явно опережающее развитие коммерчески ориентированных и зачастую сомнительных и по методике и по трактовке результатов исследований. Став популярной во многом благодаря усилиям Д. Карнеги, имиджелогия до сих пор несет в себе отпечаток его несокрушимого, фатального прагматизма.

Думается, что движение исследовательской мысли по любому из таких направлений лимитируется неопределенностями в вопросе о сущностных характеристиках, атрибутах имиджа.

Напомним потому еще раз, для удобства читателя, и не прибегая уже к строгой системности и упорядочению логических последовательностей, наиболее важные теоретические ориентиры работы при описании генезиса и природы имиджей, не настаивая, естественно, на безальтернативности и окончательности принятых в работе гипотез.

Имиджи возникли, видимо, как особая сторона антропогенеза, выражающая одновременно и выгодность коллективизма, и боязнь экзистенциального одиночества, как смутного, фундаментального, неопредмеченного страха разума перед своей уникальностью в мире природы.

Иными словами, он возник, как духовная сторона объективно выгодного варианта социализации, показывающего диалектику формирования мотивации, неточного копирования стабильных образцов группового поведения, и особенно-поведения лидеров.

Согласно такой гипотезе, имиджи опредмечивают общее стремление людей к экономии психических сил и объяснений, блокированию тревожности, типичной для творческих состояний, к реализации врожденных миметических, актерских способностей-то есть стремление к стереотипизации, клишированию поведенческих реакций ради достижения социального успеха. Такое положение вещей отражается, разумеется, и в жизни групп, которые постоянно воспроизводят реальные стимулы описываемого социально-управленческого программирования, духовного клиширования поведения людей своими нормами и ритуалами.

Все формы социального общежития (ассоциации, группы, коллективы, социальные фрагменты, сословия) центрируют имиджи, фильтруют их по коду "свой-чужой", стремятся закрепить привычку к имиджам в системе воспитания. Скажем, типичные детские эгоистические комплексы (анальный, оральный, Эдипов, и другие) основаны на выработке привычки следованию поведенческим образцам, учете простейших законов восприятия у другого, чтобы, использовать его в своих целях ради достижения успеха.

I Имиджи, как особые символьные морфемы социальной покорности, готовности принять групповые условия коммуникаций, выгодны уже потому, что позволяют быть психически защищенным, иметь символы принадлежности к группе, обещающей помощь и средства достижения стереотипных индивидуальных целей.

В них, таким образом, и согласно принятой гипотезе, пересекаются многие, но далеко не все, тенденции жизни психики и бытия социума, опосредованные ситуацией и мировоззрением, уровнем нравственности человека. Имидж естественен, он отражает опыт цивилизации, но не фатален, хотя блокировать его можно лишь фундаментальной нравственной работой; он выступает как бы равнодействующей процессов омассовления и личностного развития человека, которое трансформирует имидж, делает его ненужным.

Выбор между первым и вторым и определяет, видимо, актуальность затронутых в работе проблем, и будут ли разрабатываться приведенные возможные направления, или имиджелогия так и останется на задворках нашей науки – покажет именно такой выбор, осуществленный в масштабе цивилизации. Пока первая тенденция определенно господствует, влияние массовидных эталонов поведения экспоненциально растет.

Сама структура имиджей показывает их роль, как особых коммуникаций, как закономерно повторяющихся цепей образов и символов социального поведения – таковы отмечавшиеся в работе структурные блоки "реклама", "копия", "призыв", "жалоба". Эта система иерархизирована общей традицией духовной жизни общества, механизмами воспроизводства духовной власти лидеров, но опыт высокой духовности, опыт страданий и идеалов свободного творчества имиджи передают лишь негативно – как символы их отрицания через клиишрование, стереотипизацию поведенческих выборов. В этом смысле имиджи выражают духовный "тыл" общества, неистребимость социального усреднения колоссальной по масштабам человеческой психики, в том числе и чаще всего – в виде откровенной агрессии филистерства, того духа капитализма, мощь и пошлость которого отмечал еще М. Вебер. Развитие, углубление такого положения вещей провоцируется политикой, системой масс-медиа, идеологией, традициями социального воспитания, все более мощной индустрией развлечений, рекламой, тогда как на другой чаше весов находится только вера, в том числе автора, в высокое предназначение человека. Впрочем, ни такую веру, ни имиджи не стоит, видимо, мистизировать, придавать им вид каких-то совсем уж сакральных начал, поскольку, по меткой мысли Ф. Искандера, кто видит в небе ангелов, не видит в небе птиц.

Список использованной литературы.

1. Авдиев В. И. История Древнего Востока. М.: Политиздат, 1995 – 738 с.

2. Аверьянов П. Я. Искусство задавать вопросы: заметки специалиста. М.: Сов. Россия, 1987.– 219 с.

3. Агеев B. C. Психология межгрупповых отношений. М.. -МГУ, 1983.– 138 с.

4. Агеев B. C. Межгрупповое взаимодействие, Социально-психологические проблемы. М.: МГУ, 1990. – 240 с.

5. Алексеев В. П. В поисках предков. М.: Сов. Россия, 1972. – 204 с.

6. Алексеев В. П. Становление человечества. М., Прогресс, 1984. – 462 с.

7. Алексеева В. А., Пигалов В. Деловое администрирование на практике: инструктарий руководителю. – М.: Технологическая школа бизнеса, 1997. – 139 с.

8. Американская социологическая мысль. / Под ред. Р. Мертона и др. М.: МГУ, 1994. – 496 с.

9. Андреева Г. М. Социальная психология. М., 1997 – 432 с.

10. Анциферова Л. И. Материалистические идеи в зарубежной психологии. М.: Наука, 1974. – 358 с.

11. Аристотель. Сочинения. T. I. M.: Мысль, 1976. – 550 с.

12. Арон Р. Демократия и тоталитаризм. М.: Текст, 1993. – 303 с

13. Артемов В. А. Социальное время: проблемы изучения и использования. – Новосибирск: Наука, 1987.– 237 с.

14. Асмолов А. Г. Деятельность и установка. М.: МГУ, 1979.– 144 с.

15. Асмолов А. Г. Личность как предмет психологического исследования. М.: МГУ, 1984. – 103 с,

16. Ассаджиоли Р. Психосинтез: изложение принципов и руководство по технологии. М.: В. И., 1994.– 280 с.

17. Барнетт А. Род человеческий. М.: Мир, 1968.– 1 25 с.

18. Белаковский С. А. Методика и техника фокусного интервью. М.: Наука, 1993. – 350 с.

19. Беличева С. А. Основы превентивной психологии. М., 1993. – 196 с.

20. Бердяев Н. Эрос и личность. М.: Педагогика 1989.– 246 с.

21. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют и игры. М.: Прогресс, 1988. – 400 с.

22. Бернс Р. Развитие "Я" – концепции. М.: Прогресс. 1986.– 420 с.

23. Бестужев – Лада И. В. Прогнозное обеспечение социальных нововведений. М.: Наука 1993.– 232 с

24. Бехтерев В. М. Роль внушения в общественной жизни. СПб, 1998.

25. Богомолов А. С. Буржуазная философия США XX века. М.: Мысль, 1974. – 343 с.

26. Бодалев А. А О взаимосвязи общения и отношения. // Вопросы психологии. 1994, № 1, с. 122-127.

27. Брудный А. А. Понимание и общение. М.: Знание, 1989.– 64 с.

28. Бурлачук Л. Ф., Коржова Е. Ю. К построению теорий "изначальной индивидуальности" в психодиагностике. // Вопросы психологии, 1994, № 5, с. 5-12.

29. Бутенко И. А. Анкетный опрос как общение социолога с респондентами. – М.: Высшая школа, 1989.– 176 с.

30. Василюк Ф. Е. Психология переживания. Анализ преодоления критических переживаний. М.: МГУ, 1984.– 199 с.

31. Вебер М. И. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.– 570 с.

32. Великовский С. И. В скрытых лучах: групповой портрет с П. Элюаром. М.: Сов. писатель, 1987.– 399 с.

33. Зарайский Д. А. Управление чужим поведением. Технология личного психологического влияния. Дубна, 1997 – 272 с.

34. Ждан А. Н. История психологии: от античности до наших дней. М.: МГУ, 1990. – 66с.

35. Журавлев А. Л. Социальная психология личности о малых группах: некоторые итоги исследования. // Социологический журнал, 1993,№ 4, с. 4-16.

36. Зейгарник Б. В., Братусь Б. С. Очерки по психологии аномального развития психики. М.: МГУ, 1980.– 157 с.

37. Имидж лидера. Психологическое пособие для политиков. / Под ред. Б. В. Егоровой-Гантмап. М.: Об-во "Знание" России, 1994.– 265 с.

38. История психологии. Период открытого кризиса /начало 10-х – середина 20-х годов XX века/. Под ред. П. Я. Гальперина. А. Н. Ждана. М.: МГУ, 1992.– 64 с.

39. Как работают японские предприятия. Под ред. Я. Мендена и др. М.: Экономика, 1989.– 262 с.

40. Канамори X., Вада Д. Япония – мировая экономическая держава. М.: Наука, 1986. – 240 с.

41. Карнеги Д. Напутствия и советы. М.: Книга, 1989.– 127 с.

42. Климова Т. В. Социальная идентификация. // Человек, 1995, № 3, с. 26-36.\

43. Князев Б. В. Социальная природа коллектива. М.: Знание, 1977.– 39 с. 4 97.

44. Князева Е. Н., Курдюмов С. П. Интуиция как самодостраивание. // Вопросы философии, 1994,№ 4-с. 110-127.

45. Коломиец В. П. Становление индивидуальности: социальный аспект. М.: МГУ, 1993. – 140 с.

46. Корнилова Т. В. Диагностика "личностных факторов "принятого решения. // Вопросы психологии, 1994, № 6, с. 94-110.

47. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М.: МГУ, 1981.– 583 с.

48. Лефевр В. А. От психофизики к моделированию души, // Вопросы философии, 1990, № 7, с. 25-35.

49. Пономарев В. Л. Психология творчества. М.: Прогресс, 1976.– 306 с.

50. Принцип системности в психологических исследованиях. /Под ред. Заваташина Д. И. и др. М.: Наука, 1990.– 184 с.

51. Проблемы психодиагностики индивидуальных различий. / Под ред. Н. М. Нейсахова и др. Казань: Каз. ун-т, 1974.– 241 с.

52. Психология личности. Тексты. / Под ред. Ю. Б. Гиппенрейтера, А. В. Пузыря. М.: МГУ, 1987.– 288 с.

53. Результаты социологического опроса: Выборы мэра Тамбова. Тамбов, 1999.

54. Русалов В. М. Пол и темперамент. // Социологический журнал, 1 993, № 6, с. 55-56.

55. Системный анализ механизмов поведения. Сб. науч. ст. Под ред. К. В. Судакова и др. М.: Наука 1979 – 360 с.

56. Смольков В. Г. Предпринимательство как особый вид деятельности. //Социс, 1994, № 2, с. 13-23.

57. Шерток Л. Непознанное в психике человека. Пер. с фр. Под ред. Ф. В. Бассина. М.: Правда 1982 – 301 с.

58. Шепель В. М. Имиджелогия: Секреты личного обаяния. М., 1994.– 320 с.

59. Экспериментальная психология. Пер. с фр. Под ред. А. Н. Леонтьева М.: 1999.

60. Etziont-Halevy E. Political manipulation and administrative power. A 4 comparative study. -L., Routledge & Kegan Paul, 179. – 190 p.

61. Shaver R. Principles of Social Psychology. Winthrop Publishers Inc., Cambridge, Massachusetts, 1997.

62. Stephan C. W., Stephan W. G. Two Social Psychologies. Wardworth Company, Belmont, California, 1990.

63. NLP-The Wild Days 1972 – 1981 Terry McClendon Meta Publication 1989.